Дорога издалека (книга вторая)
Шрифт:
— Нобат Гельдыевич, — теперь Ефимов тоже встал, подошел к нему вплотную. Снизу вверх поглядел в глаза, руку на плечо положил. — Согласно положению я не имею права отпускать вас, начальника важнейшего отдела, моего заместителя, на операцию, будто простого уполномоченного. У вас в руках дела целого округа… Вы понимаете степень риска в том, что вы задумали?
— Думаю, верно. Владимир Александрович, вы ведь знаете: Азиз-Махсум — самый крупный предводитель калтаманов на территории округа. Если он придет с повинной — понимаете, какой эффект? И «малой войне» конец, слишком уж она затянулась. Сведения о том, что он склоняется к примирению с нами, поступают из разных источников уже не один месяц. Тут все ясно. Требуется только наша инициатива.
— На дипломатические способности свои, значит, полагаетесь?
— Пусть будет так.
— Что ж… Коммунисты риска не чураются, это вы верно… Согласен, действуйте!
Пригласить Сапара, как водится, в гости к себе на квартиру Нобат не мог: захворала хозяйка, некому было управиться на кухне. Все-таки не свой дом… С другой стороны, хотя Сапар клятвенно обещал, что ни единая душа не услышит от него о замышляемом странствии в Каракумы, в гости к калтаманам, — все-таки оставлять его надолго одного не следовало. Договорились, что Нобат сам придет к Сапару в чайхану Латифа, где тот остановился. Потолкуют за чаем и ужином, а после Нобат здесь же и вздремнет. С утра — сборы, затем в путь.
Выбрали на веранде уголок поудобней, тут и просидели дотемна. Плохо было то, что все же видели их вдвоем разные люди — посетители чайханы. Но в плане Нобата и эта деталь была предусмотрена.
Людно в тот вечер было в чайхане. Угощались не спеша, чай пили не переставая, кто вприкуску с колотым сахаром, кто со сластями, а кто впустую, только горло промочить. Прислужники в белых фартуках привидениями носились, огибая сидящих. Гомон стоял неумолчный от десятков голосов. Толковали обо всем на свете, в иных кучках стихи читали, дестаны пересказывали нараспев, кое-где тихонько звучали струны дутара, лилась негромкая песня. Спиртное в то время мусульмане обычно не употребляли, зато любителей анаши и терьяка — наркотиков еще похлестче спирта — было здесь немало. Особенно заядлых наркоманов каждый без труда опознал бы по желтым, в мелких морщинах лицам, потухшим мутным глазам, пугающей худобе. Иные из них, накурившись анаши либо напившись соку маковых зерен, пребывали в забытье, отрешенные от мира. Чего только не чудилось им в такие минуты! Самого аллаха в раю, где среди волшебных цветов прогуливаются очаровательные гурии, готовые услаждать праведника, любой из них воочию видел не однажды… Такие люди, если втянулись основательно, забывают все — семью, родных, работу свою. Все бросают. Целью их жизни становится — добыть любою ценой хотя бы щепотку, хоть несколько капель вожделенного зелья.
Жалкие это люди — наркоманы, однако среди завсегдатаев чайханы в то время можно было встретить и тех, кто пал еще ниже. Это — игроки в кости либо в карты, те, кто ставит на победителя в петушиных либо собачьих боях. Такие люди обычно в конец лишаются стыда: прикидываясь нищими, ходят, клянчат денег, будто бы на пропитание. И все, что соберут, — а многие люди ведь не откажут убогому, униженно просящему, — дочиста спускают, утоляя страсть, которой противиться нету сил.
Воистину безжалостен творец к слабым многогрешным рабам своим!
В чайхане, в непринужденной обстановке, Сапар все же разговорился, немало интересного порассказал Нобату о своем ауле, об отношениях дайхан с новой властью, о том, как они относятся к калтаманам разных шалы и предводителей, в том числе к людям Азиз-Махсума и к нему самому. Для Нобата все более ясным становилось, как выполнять намеченный план.
Спать легли заполночь. Договорились, что утром Нобат будет ожидать
И когда утром Сапара пропустили в кабинет Нобата, он в первый момент изумился до крайности. В дверях его встретил незнакомый дайханин, высокий, худой. Лицо горбоносое, глаза черные, навыкате. Борода и усы, правда, едва пробиваются, должно быть борода такая — «кель», безбородый… Одет бедновато — халат защитный, залатанный кое-где, сапоги побитые, черный тельпек с пролысинами. Что за диво, кто это?
— Ну как, не узнаете? — знакомым голосом спросил «дайханин».
— Нобат?! Вот так вырядился! Нет, право, я даже подумать не мог…
Больше всего хлопот при этом преображении доставили Нобату борода и усы. Вот когда подвела армейская привычка бриться чуть ли не ежедневно! Правда, тут после объезда аулов Нобат бороду запустил немного. Пришлось еще грим употребить: один из уполномоченных, прежде служивший в Ташкенте, умел применять это средство. На первое время сойдет, а дальше своя борода вырастет и усы.
Выехали, когда солнце только-только взобралось на вершину тополя. Июнь, воздух горячий с утра. Но в аулах деревья фруктовые — в свежей листве, в нежных завязях плодов, а кое-где, на позднеспелых, еще и розово-белый цвет не осыпался. Травы тоже не успели пожухнуть, мягко колышутся от легкого ветерка. В воздухе ароматы цветов, свежескошенного сена, кизячным дымом тянет от мазанок и юрт. В тополях и карагачах возле арыков невидимые птицы заливаются на разные голоса. Мычат короаы, блеют овцы на еще не высохших лугах, там, где арыки набухают полой июньской водой из Амударьи. А она щедра в эти дни раннего лета — ведь тают льды далеко на Памире, оттого и вода в реке подымается, угрожая низким песчаным берегам.
Хорошо на Лебабе в эти дни, еще не прокаленные безжалостным солнцем лета!
Путники сперва поспешили на своих добрых конях прибрежной дорогой. Затем, чтобы сократить расстояние, углубились чабанской тропой в пески. Здесь картина иная. Травы желтеют, никнут, крошатся под копытами коней. Но аромат от подсыхающих трав — особенный, ни с чем не сравнимый. Вдыхаешь — надышаться не можешь… Небо над барханами бледно-синее, и в нем черные точки — жаворонки. Не умолкают их мелодичные трели. Временами серый коршун прошелестит крыльями, внезапно камнем ринется вниз — на суслика или зайца. Еще глубже в пески — и вот уже мертво зеленеют уродливо скрюченные деревда саксаула. Здесь тишина, только ветерок посвистывает, когда взберешься на гребень высокого бархана.
Нобат и Сапар ехали молча. По сторонам не глядели — очарование природы, вступающей в разгар лета, на них не действовало в эти часы. Мысли заняты другим. Нельзя, чтобы Азиз-Махсум с Егенмурадом проведали о визите Сапара в окрчека раньше, чем они, Сапар и Нобат, установят связь со станом у колодцев Джейрели! Да и как установить связь? Это станет ясным в ауле, куда они торопятся, неустанно погоняя коней…
Аул — немноголюдный, с чахлыми деревцами, убогими мазанками, на самой оконечности канала, отведенного от Аму. Скудные полоски — меллеки дайхан и сразу за меллеками — пески. Сюда, тропами едва приметными, уходят жидкие отары овец и верблюдов на весенние пастбища. Теми же тропами наведываются по ночам калтаманы…
— Не было Егенмурада, уже почитай, месяц, и люди от него не приходили, — сообщил старик, родственник Язбиби — жены Сапара. И не слыхал никто уже порядочно времени про джигитов из Джейрели…
Он говорил неохотно, сам все время косился на Нобата. Видать, не нравился ему этот «торговец из Керки», подозрение возбуждал, несмотря на весь маскарад.
— Нужно подумать, как тут быть, — сказал Нобат, когда пришли в мазанку Сапара. — Вы пока хозяйством займитесь. Лишних людей старайтесь держать подальше от дома.