Дорога к саду камней
Шрифт:
– За чем наблюдать?
– не понял Амакаву.
– За мной.
– Тико пожал плечами.
– Откуда мне знать?
– Били?
– участливо осведомился Амакаву.
Тико задумался: сказать, что не били, было как-то неудобно, самого Амакаву взяли с боем, а он что же, не самурайского рода?!
– Мы сразились, но врагов оказалось больше, - наконец нашелся он.
– Не помню, как меня взяли, должно быть, съездили чем-то по затылку. Я даже не видел. Вы не знаете, для чего нас здесь держат?
– спросил он, прилагая усилия, чтобы голос не дрожал.
–
– Я здесь недели две, - Амакаву вновь подошел к решетке, - за это время многого навидался, но что касается кормежки, могу сказать, что кормить кормят, хотя...
– Он махнул рукой.
– А кто нас пленил и зачем?
– Тико почувствовал, как комок слез сдавил горло, а в глазах защипало.
– Я домой хочу.
– Когда меня притащили сюда, здесь было человек шесть, всем по десять-тринадцать лет или около того.
– Голос Амакаву дрогнул.
– Каждую ночь они кого-то убивают, а вот там, на восточной стене, есть балкон, на него приходят двое - оба завернутые в черные покрывала. Жуть. Один повыше, другой совсем маленький, просто карла, и оба смотрят на то, что происходит внизу. А потом берутся за руки и уходят.
– Где балкон?
– Тико подошел к решетке, и Амакаву показал рукой направление.
– Сейчас не очень видно, свет из окон мешает, но ночью, когда зажжены фонари и факелы...
– Вижу.
– Колени Тико затряслись, по лицу покатились слезы.
– Нас тоже убьют?
Амакаву молчал.
– Я не хочу умирать.
– Тико сжал кулаки.
– Скажи, мы ведь выберемся отсюда?
Амакаву пожал плечами.
– Постой.
– Тико лихорадочно соображал.
– Ты сказал, что убивают каждую ночь и что ты находишься здесь уже две недели.
– Ну да, - подтвердил Амакаву, сделав трагическое лицо. Ему самому казалось, что в этот момент он похож на Хатимана, бога, покровительствующего военным.
– А почему тогда убили всего шесть человек?
– Тико впился глазами в лицо Амакаву.
– Ну, - Амакаву выглядел смущенным.
– Я же сказал, что их было шесть, когда я здесь только появился, а потом приводили и других... А впрочем, не каждую ночь убивают, иногда по несколько дней эти двое не наведываются, иногда только пытают. Вот, парню одному все пальцы отрезали. Как он визжал!..
Мальчики молча вернулись на свои подстилки.
– Знаешь, я бы, наверное, тоже визжал, - наконец честно признался Тико.
– Очень не люблю боли.
Амакаву хотел сначала высказать что-то о сыне и внуке поверженных врагов, но потом решил не подливать масла в огонь.
– Я, наверное, тоже, - признал он.
– Когда тебя будут резать, я закрою уши и сделаю потом вид, будто бы ничего не слышал, - благородно предложил Тико.
– Тогда я тоже.
– Амакаву посмотрел в сторону клетки Тико с уважением.
– Значит, не враги?
– с надеждой в голосе задал мучивший его вопрос мальчик.
– Друзья.
– Амакаву подлетел к решетке и отсалютовал Тико. Растроганный Тико отдал салют Амакаву.
Глава 20
ОБРАТНЫЙ
Если доживший до преклонных лет самурай утверждает, что никогда не будет страдать старческим слабоумием - скорее всего, процесс зашел уже слишком далеко.
Нет, не так он представлял свой последний день в Японии, наверное, по уму, следовало попариться в баньке, в последний раз посетить какой-нибудь чайный домик, провести ночь с очаровательной девушкой... Всякий раз, поругавшись с женой, Ал мечтал, как будет возвращаться домой, но обычно повод оказывался недостаточно сильным. Поэтому он забавлялся тем, что представлял, как будет прощаться со своими владениями, отдавать последние распоряжения в порту, налаженная торговля с Англией, дело его жизни, требовала, чтобы Ал назначил себе замену, отдал распоряжения... Он рассчитывал увидеть в последний раз своих друзей, Иэясу, может быть, даже посетить монастырь, в котором нашел свое последнее земное пристанище дед Фудзико и Тахикиро, все еще бодрый и сварливый как тысяча чертей Хиромацу, он мог бы сделать тысячу дел и... вновь никуда не отправиться.
Потому что кто-то непременно косвенно отговорил бы его от столь решительного шага. Как это было в прошлый раз, когда Ал уже совсем было отчаялся сделать что-либо сносное в консервативной Японии, отчаянно мешал наследник Тайку Хидэёри, который, засев в своем осакском замке, планомерно и со вкусом гадил Токугава-сан и его сторонникам. Ну да, ну да, парень родился слишком поздно, и к моменту смерти отца не мог стать компаку, а свято место пусто не бывает, и если бы император не назвал в 1603 году Токугава-сан сегуном, это место занял бы кто-то другой, например, сбежавший в неведомые края комендант осакского замка даймё Исидо.
Не повезло Хидэёри, не повезло. Но только потерянного, как известно, не воротишь, и если верить истории, наследники Токугава-но Иэясу, как нечего делать, будут держать власть в стране еще пару славных веков.
Ал снял с шеи тяжелый амулет со змеей и, перекрестившись, отвинтил невидимую крышечку.
'Вот так все и должно было закончиться, - пронеслось у него в голове, - пришел ни с чем, и уйду ни с чем'.
Он встряхнул амулет, как бутылочку саке, и, запрокинув голову, попытался вылить содержимое себе в глотку. На язык выкатилась одна отвратительного вкуса капля, и эликсир иссяк.
В полном непонимании Ал смотрел некоторое время на пустой амулет, который носил много лет на шее, и крыл его давно позабытыми матюгами.
С другой стороны, ему вдруг сделалось смешно, что он, достигший невероятных для европейца вершин, имеющий все, о чем только может мечтать человек, вдруг окажется в Питере обыкновенным заурядным и не интересным никому бомжом. Как он будет валяться пьяный и никому не нужный за ларьками на Сенной, теша прохожих и себя рассказами о паланкинах, чайных церемониях и гейшах.