Дорога к счастью
Шрифт:
Глаза Ханенко забегали, потом налились кровью, и он сжал кулаки. Миклашевский же продолжал:
– Торговали бы маслом да молоком, и проблем бы у вас не было.
– Милостивый государь! – раздраженно проговорил Ханенко. – Позвольте вам дать совет: не суйте свой нос в чужие дела!
– Ну, как хотите.
Резко открыв дверь, Ханенко вошел внутрь.
Широкоплечий, приземистый, страдающий одышкой исправник сидел за большим столом и пил воду из глиняной кружки.
–
– Да и черт с ним. Тебе-то какое дело до народа? Казну государеву наполнять нужно, а народ никуда не денется. Вон на Крымской войне сколько людей погубили, от водки столько и за десять лет не умрет.
– Так-то оно верно, но не по-христиански.
– На вот тебе, Федор Петрович, подарочек, – с ухмылкой произнес Ханенко и сунул в руки тому сверток с ассигнациями, завернутый в холщовую тряпицу.
– Благодарствую, Иван Николаевич! – бодро вскочил исправник и крепко сжал руку помещику.
4
Анна долго сидела на лавке, прикрыв глаза, думала она про сыновей, про снох, про внуков. Потом медленно поднялась и подошла к киоту. Она молилась и просила Богородицу, чтобы наставила их на путь истинный, не дала сотворить плохое. Просила поспособствовать в том, чтобы сыновья и снохи меж собой не ругались, а еще – в том, чтобы все труды, на которые они с Харитоном жизнь положили, не пошли прахом, а наоборот, приумножились.
Какие еще могут быть думы у матери?
Скрипнула дверь. Вошел Харитон, держа в руках уздечку.
– Ума не приложу, что с ним делать? Я его ругал, Василий бранился с ним, на сходе выпороли прилюдно. Ничего не понимает… – горько вздохнул он.
Анна вздохнула так же тяжело, но попыталась утешить мужа:
– Ну не все у нас плохо. Старший-то сын работящий, хозяйство на нем держится, Иван от него не отстает. Вот младший попал в лапы сатаны, и ничего с ним сделать не можем.
Она скорбно покачала головой, в недоумении развела руками и села на лавку.
Лицо Харитона приняло озабоченное выражение.
– Да, женушка, – он сглотнул слюну, чтобы смочить возникший ком в горле. – На все божья воля. Родила их одна мать, росли в одной семье, да вот только в одних детях находим утешение, а в других – печаль.
– Да, распустился сынок.
По лицу Харитона покатилась слеза, он хотел что-то сказать, но только опустил глаза в пол и вышел из хаты. Постоял еще некоторое время за дверью, покачал в раздумье головой и проговорил:
– Не теряй меня, Аннушка, пойду я к богомолу, надо мне шкуры овечьи, как-то спихнуть.
– Дома ли хозяин? – спросил Харитон, войдя во двор к Федору Сковпню.
– Пречистая Дева Мария! –
Максим железным резцом вытачивал круглую чашку из липовой заготовки. Младший брат Антон вертел колесо, приводя в движение болванку. За ним внимательно наблюдал сын Максима – Гришка. Они всей семьей делали посуду: чашки, плошки, блюда. Работать на таком станке много сил и смекалки надо.
Здесь же Ефросинья красила изделия. Это была невысокая худая женщина с черными как смоль волосами, которые она укрывала платком. Рукава ее полотняного платья обычно были закатаны до локтей, обнажая узловатые руки с синими жгутами вен. Эти руки и кистью ловко орудовали, и младенцев укачивали…
Заметив пришедшего, Максим остановил станок, поздоровался и вмиг скрылся за углом дома.
– Кого там нелегкая принесла? – донесся тут же раздраженный голос Федора.
Сын приглушенным голосом пытался ему что-то объяснить.
Вскоре из-за угла показался сам хозяин.
– Кажись, ты на ярмарку собираешься? – спросил Харитон.
– Кто ж табе уже донес? – насупив брови и глядя исподлобья, отозвался Федор. А оглянувшись на станок, сварливо сказал: – Сын, ты почему болванку криво зажал?
– Сейчас, тятя, поправлю, – отозвался Максим.
– Ну вот что с ним делать, хоть кол ему на голове теши, все по-своему норовит сделать!
Было в Федоре что-то раздражающее, неспокойное, он то и дело нервно теребил свою рыжую с проседью бороденку, хмурил брови.
– Уж коли ты в Стародуб едешь посуду свою продавать, просьба у меня к тебе будет, – сказал Харитон.
– Какая?
– Возьми мои овечьи шкуры, там попутно их и продашь. А то я их еще по зиме выделал. Не пропали бы…
– А много ли их у табе?
– Да две всего.
– Ну, двух-то я соглашусь отвезти. Только я в Клинцы поеду.
– Зачем так далеко? В два раза дальше. Там что, ярмарка другая?
– Ярмарка, может, и такая же, только мне в Клинцы надобно.
– Ну, считай, сговорились, – с легкой усмешкой заключил Харитон.
Федор отстранился от станка и повернулся к соседу.
– Сказано в Писании: всяк человек человеку помогать должен. И господь нас к этому призывает. Но с бритобородым и со всяким табашником дружить не буду. Хоть ты и щепотник, табе я уважаю, тащи свои шкуры.
Со скрипом открылась дверь хаты, в проеме показалась Мария и поставила на крыльцо полное ведро помоев.
– Максим! – громко крикнула она. – Вылей ведро в огород.
Но муж не торопился и пытался выровнять заготовку в станке.