Дорога к счастью
Шрифт:
– Это когда он тебе говорил?
– Еще до стрельбы, когда шинок пограбили, они горилку уворовали и распивали за поскотиной. Так он тогда глаз на нее положил. Степка даже морду ему набил.
– Брешешь! – вспыхнув глазами, злобно бросила ей в лицо Авдотья.
– Да вот те крест!
От неожиданности Авдотья обомлела и, немного помолчав, задумчиво покачала головой – не зря говорят, что все беды от красоты. Мужики падкие до красивых баб, и как их удержишь?
Мария заметила замешательство собеседницы и сказала:
– А ты порчу на нее наведи, чтобы
– Да что ты! – всплеснула руками Авдотья. – Разве можно нам, православным, бесовщиной заниматься. Это ж все от черта.
– Ну, смотри сама, тебе виднее, только боюсь, чтобы твой мужик совсем не сосволочился.
– А к кому идти-то, чтоб управу на Глашку найти?
– К Луане сходи, к ней половина села ходит со своими бедами.
– Знаю я эту колдунью, много про ее дела слышала.
Медленно подбирался вечер. Авдотья подоила корову, управилась с домашними делами и с нетерпением поглядывала в окно. Мужики уже вернулись с полей, а Еремея все не было. Сын Витька ушел с ребятами гулять.
– А, будь, что будет, – пробурчала сама себе Авдотья и, накинув на голову платок, пошла к колдунье.
Чем дальше она отходила от дома, тем труднее становилось дышать, ноги отказывались идти. В конце села встретила женщину, которая гнала домой блудливую корову, припозднившуюся на пастбище. Она указала ей на хату Луаны и, глядя вслед, с болью подумала, что еще чью-то судьбу сломает старая ведьма.
Красно-желтые блики от горящего пламени печи выхватывали из темноты темно-серые дерюги, лежавшие на топчане. Старуха со сморщенным желтым лицом и девочка со спутавшимися волосами и узкими слезящимися глазами внимательно рассматривали гостью.
– С чем пришла? – тихо спросила колдунья. Она взяла с полки курительную трубку. – Христя, подай мне табак.
Девочка, осторожно передвигаясь, принесла из-за печи небольшой холщовый мешочек. Ведьма размяла в ладони листья табака и набила трубку. Устроившись поуютнее у печи, послюнявила пальцы и, быстро схватив горящий уголек, положила в трубку на табак.
– Что молчишь? – нахмурившись спросила колдунья.
– Тяжело мне, Луана, – сказала Авдотья.
– Вижу. Когда легко, ко мне не приходят.
Авдотья вдруг оживилась и торопливо рассказала ей о том, что поведала Мария.
– Ха! – злорадно ухмыльнулась старуха. – Вот уж эта Глашка, не баба, а бестия, многие в селе на нее обижаются.
Она покряхтела, подымила трубкой и, взглянув исподлобья на притихшую Авдотью, скрипучим голосом проговорила:
– Ладно, так и быть, помогу я тебе. Иди домой. Только завтра принеси мне фунта три гречи, а то нам совсем жрать нечего.
Авдотья, не отрывая взгляда от мерцающих в печи углей, медленно встала и, повернувшись к двери, вышла из хаты.
Дома она долго мыла руки и лицо. И все никак не могла отмыть. Ей казалось, что она покрылась слоем грязи и пыли в хате колдуньи.
Уже и ночь наступила. Пришел сын, попил молока и улегся на полатях, а она все сидела за столом, сцепив перед собой руки. Перед глазами время от времени возникал образ
– Ну, слава богу, – перекрестилась она и стала накрывать на стол.
Еремей долго мылся на улице, потом вошел в хату.
– Что случилось? – ехидно спросила она.
– У телеги колесо отвалилось и ось сломалась. Хорошо, Моисей Кириенко следом ехал, помог, не бросил в беде. Пока новую делали, ночь пришла, – хмуро ответил муж.
– Садись, ешь.
Еремей ел молча, она сидела напротив и смотрела на него.
– Ну, рассказывай, что у тебя с Глафирой, – нарушила молчание Авдотья.
Еремей перестал жевать и напрягся в ожидании.
– Какой Глафирой?
– Надо же, он Глафиру не знает!
– Что ты выдумываешь? Мне только этого не хватало.
– Я тебя со временем и сама бы уличила, но спасибо, добрые люди подсказали.
Еремей продолжал молча есть.
– Ты что, оглох?
– Что ты ко мне пристала, как банный лист? – попытался возмутится Еремей.
– Думаешь, никто не видел, когда ты к ней приставал?
У Еремея похолодел затылок. Он поднялся с лавки и посмотрел жене в глаза, пытаясь понять, что она от него хочет.
– Ну, было один раз, выпивали за поскотиной, так все там были, и Ефим, и Степка.
– Сегодня к колдунье ходила, – с издевкой проговорила Авдотья.
– Зачем? – удивился Еремей.
– Порчу навела на твою Глашку.
– Тьфу! – сплюнул он. – Ну и дура!
3
На следующий год весной бурмистр приехал в деревню Михайловка, встал в центре и повелел той половине, что по левую руку, оставаться на месте, а той, что по правую, переселяться в сторону Ларневска. Против пана не попрешь. Разоренные, ревущие от безысходности люди двинулись на новые земли и стали строить деревни Ивановка и Ермолинка.
Потом появились деревни Кибирщина и Чиграи. Как и ожидалось, земли здесь были пустые, в основном суглинистые и окружены болотами, поэтому богатых урожаев ждать не приходилось. Но других свободных земель в округе просто не было.
Подрастали дети у Моисея и Ефима; не успеешь глазом моргнуть – и их отделять придется. А земли у братьев совсем ничего, одна десятина на две семьи. Как детям жить-то потом? Чем семью кормить, скотину?
Как и всякий крестьянин, тешился Моисей одной мыслью, что придет когда-нибудь день и будет у него и его семьи большой надел земли, в несколько десятин. И ничего больше не нужно будет ему ни от царя-батюшки, ни от казачьего старшины. Тогда станет он жить в достатке и работать в удовольствие, исправно уплачивая налоги в государеву казну. Только крестьянин знает, каким трудом достается урожай. Для этого нужно каждый день вставать до восхода солнца, работать до изнурения в поле и ложиться после захода солнца. Моисей хорошо знал цену своему труду и старался приучать детей к тяжелым крестьянским будням.