Дорога к счастью

Киреев Владимир Васильевич

– Бог в помощь! – попрощался Моисей.

3

Та зима выдалась вьюжной. Морозы особо не лютовали, но метели мели весь февраль. Маленький Ермоша заболел неизвестно чем. То он метался в жару, то его одолевал озноб, а за окном бушевала пурга… Прасковья то и дело поила малыша разными отварами, сливовым морсом, протирала смоченными в разведенном уксусе тряпками, но он все равно пылал жаром. Она отходила к иконам, вставала на колени и молила бога

о спасении сына. Ермошка хрипел, потом заливался громким плачем.

– Он задыхается, – ужаснулась Прасковья и зарыдала от бессилия.

Моисей бросил на топчан шубу. Завернул сына в одеяло, потом обернул шубой и, прижав к груди, пошел к двери.

– Я к тетке Ефросинье.

– Так хворая она.

– Теперь что, мальцу помирать?

Снег бил в лицо, ноги вязли в снегу. Моисей, согнувшись, шел наугад к дому Сковпня, надеясь упросить знахарку взяться за лечение сына.

Добравшись до хаты Сковпня, он стал стучать кулаком в дверь, но ему не открывали. Тогда он заорал что было силы.

– Кто там? – раздался голос изнутри.

– Это я, Максим, открой!

Щелкнула щеколда, дверь открылась. Моисей ввалился в хату, сбив кого-то с ног.

– Да потише ты, что расшумелся? – заворчал спросонья Максим.

В комнате было темно. Хозяин зажег лучину.

– Ты к матери?

– Да! Ермошка помирает.

Он положил сына на лавку.

– О господи! – перекрестился хозяин. – Вот незадача, хворая она, сама того и гляди преставится.

Моисей подошел к топчану, на котором лежала знахарка.

– Тетка Ефросинья, во имя всех святых, помоги, – он тихо заплакал. – Все, что хочешь, для тебя сделаю.

Его пальцы судорожно теребили уголок одеяла.

Кряхтя и охая, старуха присела.

– Ниче мне уже не надобно, – она тяжело вздохнула. Поправила на голове платок. – Где твой сынок?

Моисей развернул шубу и положил сына перед знахаркой на топчан.

– Макся, зажги свечу, – прошептала она сыну.

Максим пошарил на полке возле печи, из полумрака достал свечу, поджег фитиль от лучины и поставил на стол в точеный деревянный стакан. Тусклый свет осветил комнату, блики огня упали на беленые стены.

Покуда тетка Ефросинья возилась с беспомощным Ермошкой, Максим с Моисеем сидели за столом и молча наблюдали. Сначала знахарка шептала над болящим, потом взяла со стола свечу и долго водила ей перед лежащим ребенком. Проснувшись, к ней тихо подошла внучка Пелагея.

До Моисея изредка доносились слова, которые он с трудом разбирал:

– Спали боль-хворобу, очисти утробу…

Потом она попросила разогреть воск. Долго сидели они, уже пурга стала стихать, на небе появились звезды. А знахарка все шептала:

– Спаси чадо бога, да сгинет хвороба…

Свеча, потрескивая, догорала последним воском. Пропел первый петух.

Вдруг ребенок залился громким плачем, потом затих.

– Кажись, все получилось! – обрадованно проговорил Максим.

– Забирай парнишку, – тихо проговорила Ефросинья. – Знать, долгую жизнь проживет.

Моисей склонился над сыном. На него смотрели моргающие зеленые глазки.

– Спаси тебя бог, тетка Ефросинья! – Моисей упал на колени перед знахаркой. – Век тебя помнить буду.

Ничего не ответила старуха, только молча легла на топчан и от усталости закрыла глаза.

Моисей шел обратной дорогой, небо было ясным, морозец крепчал. Он прижимал к груди драгоценную ношу и радовался.

4

Так шли годы. В апреле, после того как сходил снег и начинало припекать солнце, на пригорках распускались подснежники, Моисей клал на подводу плуг, борону и вместе с сыновьями уезжал к своей деляне. Сначала он без отдыха проходил одну борозду, другую… Мокрое холщовье прилипало к спине, едкий соленый пот щипал глаза, но Моисей продолжал работать. Но в этот раз он остановил лошадь, смахнул тыльной стороной ладони пот и повернулся к Степану:

– Что-то я устал. Замени меня, Степа.

Сын встал за плуг. Высокий, жилистый, пашет и пашет. Видит Моисей, что устал сын, а виду показывать не хочет, хоть весь потом обливается. Жалко стало ему кровиночку, надо силенки поберечь.

– Тпру! – остановил он лошадь. – Надорвешься ведь, весь день впереди, отдохни.

– Сейчас, чуток еще допашу.

– Нет. Пускай кобылка немного отдохнет, и ты, сынку, отдохни, пускай тебя Андрейка сменит. Привыкай, сын, – он ласково погладил юношу по голове.

Андрей уже подрос, но телом еще был слаб для плуга.

После пахоты Моисей посадил младшего сына верхом на лошадь и поручил возить борону из березовых прутьев и дубовых зубьев. Едет Ермолай вдоль борозды, осторожно управляя конем, упаси господи отвернуть в сторону, а то, не ровен час, отругает тятя или подзатыльник отвесит.

Проехал туда и обратно Ермолай, лошадь на отдых остановил, снял его отец с лошади, разнуздал ее, насыпал из мешка в торбу немного овса и поставил перед мордой. Та стала торопливо жевать овес.

– Ну вот, сейчас подкормим лошадку, отдохнем и опять за работу возьмемся, – устало проговорил Моисей. – А пока давайте сами чего-нибудь перекусим.

– Тятя, да чаго ж мы раз по раз пашем и бороним одно и то же поле? – недоуменно спросил Степан.

– Эх, сынку, хлебушек особого ухода требует. О землице лучше позаботишься – она тебя добрым урожаем отблагодарит.

Он бросил взгляд на сына и подмигнул:

– Вот заведешь семью, по-другому думать будешь.

– А когда семью заводить?