Дорога к звездам
Шрифт:
— Как же?
— Ты прежде всего не горячись, слушай терпеливо. Главное — получить сплав, не так ли? А сплав не только тебе лично нужен, его требует развитие техники. Не получишь ядерного жаропрочного сплава ты, получат другие. Но поскольку ты уже сделал первый и, безусловно, верный шаг…
— Ага!
— Тс-тс… спокойствие, Яков. Поскольку, говорю, ты заглянул в самую суть явлений, не могу не выразить своего удовлетворения. Однако у меня возникают опасения насчет твоего следующего шага,
— Следующий шаг — эксперименты.
Карганов пожевал губами,
— Вы не согласны, Герасим Прокопьевич?
— Какое у тебя образование, Яков?
— Неполные десять.
— Видишь ты, какое дело… Отчего бы тебе не податься в университет?
— В университет? Сейчас?
— Отчего же нет? Эксперименты от тебя не уйдут. Но лучше будет приступить к ним во всеоружии.
Яков решительно покачал головой.
— Месяц назад, — сказал он, — я еще считал это необходимым. Я так хотел учиться… А сейчас нет. Сейчас я считаю возможным обойтись тем, чего достиг самостоятельно.
— Ты жестоко заблуждаешься, Яков. Послушайся меня, старика, и не медли с учебой!
— Да нет же, Герасим Прокопьевич. — Лицо Якова стало холодным и неприветливым. — Нет! Я теперь хочу экспериментировать. Я рассчитывал на вашу поддержку.
— Вполне можешь рассчитывать на нее.
Они молча смотрели на оптическую установку, думая каждый о своем. Очнувшись от раздумья, Яков простился и, забрав рукопись, вышел на улицу.
Разговор с Каргановым оставил в его душе тяжелый след. Кругом все темнело. Яков еще не успел разобраться в своих отношениях с Турбовичем и вдруг его пытается остановить — и кто же? — человек, которого он считал другом, которого ставил рядом с Глазковым. Теперь Турбович и Карганов сливались в одно лицо. Значит, друзья остались только на комбинате: Глазков, Андронов, Гоберман. Его поддержит вся лаборатория, весь цех, весь комбинат, если потребуется.
Гоберман… Яков вспомнил последний разговор с молодым конструктором. Он посвятил Гобермана в свои замыслы. Какие круглые глаза стали у Аркадия Исаевича! Якову пришлось говорить подробнее, чем он того хотел бы.
— Яков, — предложил Гоберман, — давай вместе проектировать твою установку.
Предложение обрадовало Якова, оно было как нельзя кстати. Откровенно сказать, Яков еще не задумывался над тем, с чего начать проектирование опытной плавильной установки для получения особого жаропрочного сплава. А теперь его «соучастником» будет конструктор. Да еще какой конструктор!
И вдруг его пытается отговорить от экспериментов профессор Карганов, человек, на поддержку которого он так надеялся.
…А плавильное отделение продолжало гудеть печами, и сталь непрерывным потоком заполняла формы. Спектрографическая лаборатория по-прежнему требовала от Якова неустанного внимания. В лаборатории осваивались новые аппараты и новые, фотометрические методы анализа. Состав стали, которую плавило отделение, непрерывно менялся, совершенствовался. Только успевай!
Якову полагалось находиться в курсе всех событий на комбинате — претензии по качеству литья поступали прежде
Но как ни захватывала его работа в лаборатории, он все время прислушивался к ноющей под сердцем тревоге — тревоге о Любе. Вечером после смены, не заезжая домой, он отправлялся в больницу… Любу все еще не выписывали, почему-то перевели из восьмой палаты в третью, на первый этаж… Видеть ее он все равно не мог: окно находилось высоко и было затянуто занавесками.
Он толкался в приемной среди женщин и мужчин, пришедших с передачей. Он наблюдал, как выписывались женщины, как застеснявшиеся отцы, даже приходившие сюда не впервые, бережно принимали от медицинских сестер новорожденных. Мимо Якова иногда проходила торжественная процессия: впереди мамаша, за ней отец, за ним теща, тесть и еще родственники с цветами и без цветов. Яков смотрел им вслед и с завистью думал: «Когда же, наконец, до меня дойдет очередь вот так же выйти с Любушкой?»
Но сегодня в приемной появилась дежурная сестра и глазами отыскала Якова.
— Товарищ Якимов, — пригласила она его, — пройдите, пожалуйста.
Ему вынесли халат. Сердце дрогнуло от радости: сейчас он увидит Любу. Но он тут же перепугался: ему сделали исключение; еще никто при нем не переступал порог запретных дверей. Значит… значит, случилось что-то неладное.
— В третью палату, — шепнул за его спиной чей-то женский взволнованный голос, — плохи, видно, дела…
В коридоре его встретила уже знакомая ему женщина-врач.
— Постарайтесь только не расстраивать жену, — попросила она Якова, — убедительно вас прошу.
Третья палата находилась в конце коридора. Врач распахнула двери. В маленькой комнате стояли две койки, на них лежали женщины. Если бы не эти родные голубые глаза и не эти золотые волосы, закрывшие всю подушку, Яков не узнал бы в одной из женщин своей Любы. Ее заострившееся лицо с темными кругами около глаз было искажено страданиями. Она непрерывно облизывала сухие, потрескавшиеся губы.
— Люба! — перепугался Яков. — Тебе плохо?
— Яшенька, — проговорила она с усилием, — пришел… Я так о тебе соскучилась. Похудел… Тебе трудно, да?
Он опустился на стул и взял ее руку. Кончики пальцев Любы были синими; это совсем перепугало Якова.
— Что с ней? — Яков повернулся к врачу, стоявшей за его спиной. — Почему ей стало хуже?
— Придется оперировать, — ответила врач. — Завтра должен быть хирург из госпиталя, большой специалист.
— Оперировать?! — уже вскрикнул Яков. — Но почему?
— Яша… Яша, успокойся, — попросила Люба. — Ну ты же видишь, что пустяки. Возьми мои обе руки. Вот, хорошо. А знаешь, о чем я хочу спросить тебя: девочка… как мы ее назовем?