Дорога к звездам
Шрифт:
И потому что Яков уже знал эти труды, потому что они получили практическое применение на комбинате, Турбович по-прежнему вызывал у него чувство глубокого уважения.
Однако в рассуждениях Евгения Борисовича зачастую звучали слова, которые настораживали Якова. Как только речь заходила о полном познании атома, Турбович возвращался к вопросу о взаимодействии между приборами и частицами исследуемого атома, о границах наших исследовательских возможностей в мире атома, о невозможности точно учесть
Поневоле приходилось задумываться над словами Турбовича. Но неутихающая тоска после смерти Любы мешала сосредоточиться, вникнуть в самую глубь рассуждений профессора.
Яков начал приходить в себя лишь на пятом месяце после того, как похоронили Любу.
На комбинат приехали представители гвардейского танкового корпуса. На митинге во дворе комбината директор, преклонив колено, принял от гвардейцев знамя Государственного Комитета Обороны.
На другой день это знамя было установлено в плавильном отделении литейного цеха. Его принесли Яков и Стешенко.
— А ведь победой в воздухе запахло, — сказал Стешенко.
О победе говорили все чаще, все взволнованнее,
Но не только время лечило Якова, восстанавливая его душевное равновесие. Апатия вовсе исчезла, когда он, возвратившись после работы домой, брал на руки девочку, маленькую копию покойной Любы.
Девочку назвали Любой. На пятом месяце она становилась уже забавной, точно живая кукла. Она гукала и смеялась Якову, отчего он тоже смеялся, тянула к нему крошечные пухленькие ручонки, словно перетянутые ниточками.
С Любушкой Яков мог возиться часами. Он помогал Анне Матвеевне купать ее, кормить, укладывать спать, а ночью вскакивал при первом звуке ее голоса. Кроватку Любушки по настоянию Якова поставили в его комнате.
И как это ни странно, но именно в те минуты, когда Любушка находилась у него на руках или когда он стоял над ее кроваткой, в нем начинало просыпаться страстное желание вновь погрузиться в поиски ядерного жаропрочного сплава. В его голове все отчетливее возникали контуры будущей плавильной установки.
Гоберман при каждой встрече спрашивал:
— Ну, как, Яков? Давайте же проектировать установку.
В декабре Яков принял решение. После работы он зашел за Гоберманом, и вдвоем они поехали к Пащенко.
Иван Матвеевич и Лариса играли в шашки. Торжествующая Лариса заперла половину шашек мужа. Смущенный Пащенко поглаживал щеку, напряженно всматриваясь в доску.
— А, это вы, — обрадовалась Лариса, — пора, давно пора, Яков Филиппович. Друзей стали забывать. А кто с вами? Знакомьте.
Они вчетвером сели за стол. Лариса поставила на стол вазу с печеньем и включила чайник.
— А сахара нет, — призналась она. — Мы весь месячный паек за неделю уничтожаем.
— Что
— Ага! — обрадовался Иван Матвеевич. — Так вот зачем пожаловали. Замечательно! А я уж и не знал, как с вами заговорить об этом. Все же у вас такое горе!
Лариса незаметно толкнула под столом ногу мужа. Иван Матвеевич смешался и опять принялся гладить свою розовую щеку.
— Мои конструкторы хорошо знают Якова, — сказал Гоберман, — у нас много охотников до новинок.
— Так сообщников и у нас в институте не меньше найдется, — заверил Пащенко. — Главное в нашей инициативе.
— Ешьте же, наконец, печенье, — попросила Лариса, — проявите инициативу.
Яков впервые за пять месяцев улыбнулся широкой дружеской улыбкой. Он первый потянулся к вазе.
— Сыграем? — предложил он, надкусив печенье и указывая на доску с шашками.
— Давайте!
— А ну, а ну!
– оживился Пащенко. — Всыпьте ей, Яков Филиппович. Я-то с ней никак не могу справиться, и вот она нос задирает.
— Я держу вашу сторону, Лариса, — вмешался Гоберман.
Пащенко поминутно вмешивался с советами, мешая сосредоточиться Якову, и советы его каждый раз бывали невпопад. Зато Гоберман делал скупые, но дальновидные подсказки. Кончилось тем, что Яков потерпел поражение.
— Ах, ты беда! — Иван Матвеевич сокрушенно хлопнул себя по коленям. — Кто же ее сможет проучить? Нет, это уже возмутительно.
Но возмущаться Пащенко как раз и не умел. Лариса запустила пятерню в его волосы и заставила поклониться.
— Побежденные должны пресмыкаться, — сказала она. — Инициатива остается за мной.
— И вашими сателлитами, — подсказал Гоберман.
— Ну, над этим еще следует подумать. А теперь продолжаем пить чай и обсуждать установку.
Яков и Гоберман вышли от Пащенко только в третьем часу ночи. Но, возвратившись домой и глядя на спящую Любушку, Яков подумал о том, что главного сегодня не сказали: нужно продолжить разговор с Турбовичем и посоветоваться с Глазковым.
Пожалуй, это он возьмет на себя.
На другой день вечером Яков зашел к Марку Захаровичу на квартиру, но заговорить о своих делах не решился. У парторга был очень усталый вид. Разговаривая, тот явно боролся со сном. Яков поспешил проститься, он знал, какие горячие дни начались для партийной организации комбината.
Фронт отодвигался все дальше на запад. Усиливая свои удары по гитлеровским армиям, он требовал все больше металла. Артиллеристы стали предъявлять еще более высокие требования: они хотели не просто взламывать укрепления противника, но превращать их в порошок.