Дорога-Мандала
Шрифт:
— Выручка от лекарств невелика, — схитрил Рэнтаро.
Скривив рот, мужчина в очках почесал подбородок.
— Вот уж кто сегодня точно зарабатывает, так это лесоторговцы и строители. Те, кто сотрудничает с оккупационными войсками, тоже не в накладе. В Токио вовсю процветают публичные дома для американских солдат.
Рэнтаро стало неприятно от ощущения низости, исходящей от слов и манер мужчины в тёмных очках.
— Оккупационные войска тоже не вечно будут хозяйничать в Японии.
Мужчина в тёмных очках, сложив руки на коленях, оживлённо подался вперёд.
— Кто в этом мире знает, что ждёт в будущем? Не останутся ли они в Японии навсегда?
— Едва ли, — не согласился Рэнтаро, и тут же его охватило беспокойство. Во время Великой восточноазиатской войны все верили в победу
Мужчина в тёмных очках откровенно сказал задумавшемуся Рэнтаро:
— Да, что бы ни случилось, всегда в цене только деньги. Без денег не добьёшься женской ласки.
И он мельком взглянул на спавшую женщину. Она сидела, свесив голову и согнувшись, как старая тряпичная кукла на ватной подкладке.
— Не все женщины таковы, — ответил Рэнтаро.
Крылья носа у мужчины в тёмных очках дрогнули:
— Да все женщины меркантильны, отец, — сказал он и замолчал.
— Вы ведь из Киото? — спросил Рэнтаро, имея в виду замеченный прежде акцент. Мужчина равнодушно кивнул.
— Я слышал, что Киото не бомбили.
— Похоже, что так, — ответил мужчина. И заметив, что Рэнтаро удивил столь неопределённый ответ, добавил:
— Я из армии, и поэтому толком не знаю.
— Так вы демобилизовались и возвращаетесь домой?
Мужчина в тёмных очках насмешливо хмыкнул. И глядя в окно, пробурчал:
— Ага! — И поднялся с места.
Поезд подъезжал к платформе Камагафути. Мужчина снял с полки пустой рюкзак. Это был большой самодельный рюкзак со множеством заплат. Когда мужчина резко сдёрнул его с полки, лямка угодила в лицо, и очки слетели. На месте левого глаза зияла пустая глазница, вокруг которой кожа была воспалена как от ожога. Мужчина поправил тёмные очки и, держа в одной руке пустой рюкзак, сказал, выходя из вагона: «Ну, всего доброго».
Поезд тронулся. За окном снова потянулась однообразная зелень рисовых полей. «Уж не спекулянт ли он?» — подумал Рэнтаро. Почти все спекулянты были из демобилизованных. Глядя на мужчин в потёртой военной форме, торговавших на чёрном рынке перед станцией Тояма, Рэнтаро чувствовал, что он с ними дышит разным воздухом. Это была разница между теми, кто побывал на фронтах Великой восточноазиатской войны и теми, кто там не был. Но в чём именно заключалась разница, он толком не улавливал.
Рэнтаро, когда ему было двадцать лет, тоже был призван на трёхлетнюю военную службу. Он был командирован в Сибирь [41] и жил там, каждый день глядя в холодное равнинное небо. Никаких военных действий не велось, а когда началась Великая восточноазиатская война, он уже не был даже запасником и мог жить в Малайе, не опасаясь военного призыва. Рэнтаро понимал только, что они с мужчиной в тёмных очках пережили разную войну.
41
В 1918 г. японские войска оккупировали Владивосток и Харбин, а также Восточно-китайскую железную дорогу. Вскоре к японцам присоединились американские, английские, французские и канадские части, были оккупированы Приморье, Приамурье и Забайкалье. В апреле 1920 г. все иностранные воинские контингенты, кроме японского, были выведены с русского Дальнего Востока. Неспособная вести войну с Японией советская Россия пошла на компромисс, было создано буферное государство — Дальневосточная Республика (ДВР). Но осенью 1922 г. и японские войска покинули Приморье. Японская оккупация северного Сахалина, занятого в 1920 г., продолжалась ещё три года.
Вскоре поезд поехал вдоль реки Дзёгандзигава. Рисовые поля, теснимые горами и рекой, становились всё меньше и меньше. Дома, ещё укрытые настилом от снега, съёжились,
Грохоча и покачиваясь из стороны в сторону, состав пересёк по железнодорожному мосту реку Дзёгандзигава. Даже этот шум не разбудил женщину. Рэнтаро часто поглядывал на неё. Женщина сказала, что едет из Токио. Её удлинённая шея и лицо были красивы. Сложенные на коленях руки — маленькие и изящные. Видимо, от непривычной полевой работы пальцы были в трещинах.
Вскоре поезд прибыл на конечную станцию Авасуно. Поезд затормозил, и женщина тут же подняла голову и подобрала с пола свой рюкзак. Будто и не спала. Закинув его на плечи, она, поклонившись, сказала Рэнтаро: «Благодаря вам мне стало много лучше», и быстро вышла из поезда.
Когда Рэнтаро, нагруженный своей поклажей, подошёл к выходу, женщина уже удалялась по дороге, идущей от станции. Рэнтаро было неприятно, что от него хоть и вежливо, но отделались, несмотря на оказанную им любезность. Решив, что и это, видимо, следствие жестокой послевоенной поры, он сошёл с платформы. В окрестностях станции Авасуно, располагавшейся на мысу реки Дзёгандзигава, возвышались новые деревянные строения. Здесь были сосредоточены дома работников электрокомпаний и компаний по перевозке грузов, эта деревня была заселена десять лет назад. Когда Рэнтаро вышел на дорогу, раздумывая, не начать ли с этой деревни, он заметил чуть впереди перед школьными воротами человек двадцать, глазевших на школьный двор. Рэнтаро подошёл ближе и затесался в толпу, чтобы узнать, в чём дело. Перед маленькой деревянной школой, состоявшей всего из одной постройки, деревенские жители, по-видимому, родители и родственники школьников, под руководством мужчины в сюртуке и резиновых сапогах — наверное, директора школы — устанавливали трибуну, выносили на школьный двор орган, расставляли стулья. В школьных окнах мелькали бритые и коротко стриженные головы детей, мывших окна и убиравшихся в классах.
— Что, какой-то праздник? — спросил Рэнтаро у наблюдавшей за всем этим женщины, за спиной которой висел младенец, прикрытый халатом и перепачканный блестевшей на солнце слюной.
— Оккупационные войска могут приехать в школу. Потому все так суетятся, — возбуждённо ответила женщина со вздёрнутым носом, похожая на летучую мышь.
— Оккупационные войска добрались и сюда! — изумился Рэнтаро.
Сразу по окончании войны в начальные школы города Тибаси и соседних городов тоже приезжали на джипах американские солдаты. Они проверяли, нет ли запрещённых учебников или ещё чего-то запретного. Однажды в спортивном зале какой-то школы обнаружили три пулемёта. Говорят, директор школы, которого поймали, когда он прятал эти пулемёты в шкаф, стал оправдываться, будто накануне вечером кто-то подбросил их в его кабинет. Это комичное объяснение с лёгкой руки одного из учителей разнеслось по городу, и авторитет директора школы в этих краях был подорван.
— Неизвестно, заедут ли они в такое захолустье, но в управление поступила информация, что джип выехал в город Оояма. И школам по всему городу и окрестностям пришло распоряжение подготовиться к встрече.
Стоявший рядом мужчина с густыми бровями в таби [42] на резиновой подошве вступил в разговор:
— Наверное, едут проверить, как действует новая система.
С апреля этого года начальные школы были расформированы, и только недавно была введена новая система обязательного образования. Предположение мужчины было вполне обоснованным, поскольку реформа проводилась под эгидой оккупационных войск.
42
Таби — разновидность рабочей обуви.