Дорога-Мандала
Шрифт:
— Хорошо, коли сюда приедут оккупационные войска. Я ещё не видала иностранцев, — сказала румяная девушка с горящими глазами.
Из школы вышел мужчина, обутый в гэта, [43] и, зажав что-то подмышкой, вприпрыжку двинулся к школьным воротам. Чтобы пропустить мужчину, толпа расступилась. Подмышкой у него была зажата надпись: «Моление об установлении Великой восточноазиатской империи».
— Господин секретарь, это что же, до сих пор было в школе? Да ведь это военное преступление! — поддел его один из зевак.
43
Гэта —
Секретарь ответил:
— Да разве у тебя самого в доме до недавних пор не висели военные плакаты?
Среди односельчан поднялся хохот, а секретарь с надписью подмышкой побежал к станции. Среди затихающего хохота женщина с ребёнком за спиной вдруг, взглянув на узлы Рэнтаро, спросила:
— Вы торговец лекарствами?
Ответив: «Да», Рэнтаро не упуская случая, заговорил о деле.
— Я впервые в здешних краях, после войны к вам приходили торговцы лекарствами?
— Да, вот как раз месяц назад приходил наш прежний поставщик.
— Что ж, прекрасно, — сказал немного разочарованный Рэнтаро. — Вы знаете, что система «один дом — один склад» больше не действует, и теперь в любом доме можно складировать сколько угодно лекарств? Не важно, пользуетесь вы ими или нет. Можно мне оставить лекарства в вашем доме?
Когда женщина со свисавшим с плеча полотенцем в задумчивости склонила голову, послышались крики: «Оккупационные войска приехали!» На ведущей из леса разбитой дороге показался джип. Жители деревни, судачившие о приезде американцев, но не думавшие, что они и впрямь доберутся в такую глушь, замерли в изумлении. Крик «Оккупационные войска приехали!» пронёсся по улочкам деревни, и люди поспешно высыпали из домов.
— Что, и впрямь оккупационные войска?!
— Да, вон они!
На улицу вышли женщина с подвязанными рукавами кимоно и в фартуке, видимо готовившая обед, старуха, очищавшая на солнышке рис от шелухи, мужчина с мотыгой в руках, бросивший полевую работу. Защитного цвета джип подъехал к замершим жителям деревни. В машине было двое американских офицеров и двое японцев. Один молодой японец был, похоже, переводчиком, другой — старик в штанах-хакама [44] с гербами.
44
Хакама — широкие парадные штаны, элемент традиционной японской одежды.
Завидев старика, жители стали здороваться, видимо, он был здесь влиятельной фигурой. Джип подъехал к толпе, сбавил скорость и повернул к школе. Человек сорок-пятьдесят детей, учителя и директор школы, выстроившись в шеренгу, поклонились джипу. Увидев это, местные жители тоже стали кланяться. Когда машина въехала на школьный двор, из него вышли американцы. Жители деревни пожирали глазами светлокожих, светлоглазых белых людей с огромными носами. Подошёл директор школы и поблагодарил офицеров за то, что они приехали. Переводчик перевёл его слова.
— И впрямь, кожа у них другого цвета.
— А носы-то какие огромные! Как у слонов!
— Да ты слонов-то отродясь не видал!
Тихонько перешучиваясь, жители не сводили глаз с белых офицеров.
— Да они же убийцы! — послышался тихий
Стоявший в толпе подросток лет пятнадцати-шестнадцати с ненавистью и ожесточением смотрел на офицеров оккупационных войск.
— Кё, будешь так говорить, угодишь в тюрьму, — одёрнул подростка мужчина в таби на резиновой подошве.
«Трусы!» — выругался подросток и вылетел из толпы. Жители, сокрушённо покачав головами, тут же заняли освободившееся место, не сводя глаз с офицера, что-то говорившего переводчику. Все были поглощены приездом оккупационных войск, никому не было дела до покупки лекарств в кредит. Рэнтаро осторожно, стараясь никого не задеть своей поклажей, выбрался из толпы. Раздумывая, как быть дальше, он огляделся вокруг, и на глаза ему попалась старуха, подметавшая дорогу перед маленькой мелочной лавкой напротив школы. Ей, похоже, не было дела до происходящего на школьном дворе, она молча сметала пыль со скамейки, где были разложены резиновые таби и шнурки, керосиновая лампа и свечи. У Рэнтаро затеплилась надежда, и он подошёл к старухе.
Когда он поздоровался, старуха повернула к нему своё маленькое желтоватое как лимон лицо. Едва взглянув на узлы Рэнтаро, старуха сказала: «Лекарства не требуются». Рэнтаро был обескуражен, но с горячностью продолжил:
— Не говорите так, бабушка. Можно мне только оставить у вас лекарства?
— Лекарства для тех, кто собирается жить. А я уже отжила своё, мне лекарства не к чему. Когда подходят сроки, готовишься к смерти, — просто сказала она.
— Бабушка, все, наверное, радуются вашему долголетию.
Старуха краем глаза взглянула на Рэнтаро:
— Разве я живу для того, чтобы радовать людей?!
Зацепиться было решительно не за что. Процедив сквозь зубы: «Ну что ж», Рэнтаро повернулся и собрался уходить.
— Попытайте счастья в окрестности Дороги-Мандала, — услышал он за спиной голос старухи.
Он обернулся. Старуха, потирая нос, продолжила:
— В деревнях вдоль Дороги-Мандала, кажется, нет лекарств. Говорят, после войны там поселились чужаки. Этой зимой к нам оттуда приходил человек, спрашивал, нет ли у нас жаропонижающего.
Рэнтаро спросил, где находится Дорога-Мандала. Ему не доводилось слышать такого названия. Старуха метёлкой указала на ведущую в лес дорогу, по которой приехал джип оккупационных войск.
— Вон там. На перекрёстке, где стоит изваяние бодхисаттвы Дзидзо, [45] свернёшь налево. Дорога идёт через вершину Якуси — вершину будды Целителя, да видно Дзидзо не очень-то снабжает их лекарствами, — обнажив беззубые дёсны, старуха рассмеялась.
Со школьного двора донеслись звуки органа. Дети громко запели песню «Яблоко». [46] Провожаемый высокими детскими голосами, Рэнтаро направился к лесной дороге, по которой приехал джип оккупационных войск.
45
Дзидзо — бодхисаттва, санскр. Кшитигарбхи. В Японии почитается прежде всего как охранитель путников и детей (поэтому его изображения часто украшают чепчики и детские слюнявчики), а также как защитник грешников в мире мёртвых.
46
Популярная послевоенная песня.