Дорога на Ксанаду
Шрифт:
— Лучше всего будет, если вы придете ко мне в выходные на ужин. Тогда мы сможем обмыть наш договор. Вам подходит суббота, восемь часов?
Конечно, ему подходило. В половине пятого утра на центральном кладбище тоже подошло бы. Я достал из бумажника визитную карточку и протянул ему.
— И приводите свою подругу.
Я произнес это как бы между прочим, насколько это вообще было возможно.
И лишь когда мы встали из-за стола, я заметил — он выше меня на добрых десять сантиметров.
13
Единственным человеком, не принадлежавшим к кругу романтичных обожателей луны, была Сара. Очень рано
Однажды, когда друзья вернулись с прогулки, промокшие насквозь, Дороти ворвалась в комнату Сары, сбросила с себя на пол одежду и надела сухие вещи Сары. Ей даже в голову не пришло спросить разрешения хозяйки.
Сара все реже бывала на ужинах в поместье Вордсвортов. Ее горечь росла. И когда Колридж летом 1798 года сообщил ей о своем намерении провести осень в Германии вместе с Вильямом и Дороти (без жены и сына), Сара понял: спасти брак уже не удастся.
Но до этого времени у них оставался еще целый год.
В июле и августе 1797 года троица предприняла рейд по пустынной местности. Колридж рассказывал своему издателю о вдохновляющих разговорах, об обоюдных искренних взглядах — и о своих медленных литературных продвижениях. Тексты, которые он писал теперь, были хорошо сделанными, но несколько вымученными. Так, например, трагедия «Озорио», как он сам писал другу Боулзу, приносила ему «бесконечные трудности и глубокие депрессии».
Но в октябре все меняется. Разожженная опиумом, вспыхивает мечта о Ксанаду. Каин, братоубийца, путешествует по призрачным пустыням, описанным Колриджем в прозе. Уже в ноябре готовы первые строки «Поэмы о старом моряке». В конце же следующего года поэма дописана до конца и готовы еще несколько стихов, среди которых два лучших «перевода поэмы» — «Frost at Midnight» и «Fears in Solitude». [23] В начале апреля в его снах появляется образ змеи, и Колридж использует его в размытых картинах и дурманящих ритмах. К лету закончена первая часть «Кристабель».
23
«Полночный мороз» и «Страх одиночества».
То, как быстро Колридж написал эти два произведения, полные звуков и картин, было не менее удивительно, чем сама история их публикации. Никогда ранее он не подходил так близко к исполнению своего желания прославиться и выпустить что-либо под собственным именем. И тем не менее «Кубла Хан» и «Кристабель» вышли в свет восемнадцатью годами позже, в сборнике «Сивиллины страницы». «Поэму о старом моряке» Колридж опубликовал уже в 1798 году, но под псевдонимом, в качестве приложения к ставшим уже легендарными «Лирическим балладам» своего коллеги — Вильяма Вордсворта.
Ни его собственные обоснования сего обстоятельства, ни доводы его интерпретаторов не смогли меня полностью убедить. Что-то необъяснимое оставалось в этом отказе. «Мое имя пахнет слишком большим количеством других имен», — обычно говорил Колридж, намекая на свое радикальное прошлое. И в самом деле, столь большое количество инакомыслящих интеллектуалов в Сомерсете вынудило правительство преследовать этих людей. «A mischievous Gang of disaffected Englishmen» [24] —
24
«Неуправляемая банда недовольных англичан«(англ.)
Весна и лето 1798 года ознаменовались литературным фурором и далеко идущими планами касательно долгожданной поездки в Германию. В Стоуэй Колридж останавливается не более чем на неделю, и это не может изменить даже рождение второго ребенка, Беркли.
Болезненную разлуку Колридж осознал только 16 сентября 1798 года, стоя на палубе корабля, который должен был доставить их с Вильямом и Дороти в порт Куке. «Лица моих любимых детей появились передо мной, как при вспышке молнии, — пишет он Пулу. — Я так отчетливо видел их лица!» Он стоял, перевесившись через поручни, до тех пор, пока гавань Ярмут не исчезла из виду. И неизвестный создатель «Поэмы о старом моряке» впервые в жизни оказался в открытом море. Ледяной ветер дул ему за воротник. Летом в Квантоке закончился его «annus mirabilis».
А в трюме тошнило Вордсвортов.
14
Весь день я бегал по квартире, пытаясь привести ее в порядок. Сперва с веником, потом с салфеткой для пыли и, в конце концов, с ведром и тряпкой. К приходу Анны все должно было сверкать. Ни за что я не должен был соответствовать ее возможным представлениям о неряшливом холостяке, даже если это и являлось постыдной правдой. На кухне я работал очень педантично, словно ее расположение или отвращение ко мне зависело от того, насколько вкусной получится еда. Если еда понравится, значит, она меня любит, если нет — я отвергнут навсегда.
— Кусочек моего филе Веллингтон — и она моя, — сообщил я соседской кошке, как обычно, пришедшей попрошайничать. И в этот момент она благодаря своей огненно-рыжей шерсти и зеленым глазам казалась мне заколдованным ребенком моих гостей. Я отделался от нее сухим кормом и прогнал, не дав дожевать последний кусок. Кошки всегда благосклонно относились ко мне, словно видели во мне родственную душу, кого-то, кто мог радоваться тем же вещам, что и они. Но сегодня было не время для поглаживаний и игр. Сверху я помазал телятину великолепной пастой из телячьей печени и солодового виски — старый рецепт из Корнуэла, много лет назад раскрытый мне одним из коллег. При этом он уточнил, что речь здесь идет об ингредиентах волшебного зелья Тристана, и уверял, будто их соединение с полуготовым мясом только усилит действие.
Из винного погреба я принес две бутылки бордо и откупорил их — хороший, но не лучший урожай этого года — я всего лишь хотел угостить, а не хвастаться.
Но и моя внешность должна была соответствовать моменту. Перед обедом я забрал из химчистки свой единственный роскошный серый костюм, сшитый на заказ портным с Регент-стрит. Я заказал его, находясь в одном из тех состояний души, когда тесно переплетаются отчаяние и задор. Такое чувство часто сопровождает меня, когда я покидаю Вену. Питая отвращение к магазинам, где размеры одежды ограничены до максимум средних, я нашел убежище в магазине того господина.