Дорога на Ксанаду
Шрифт:
Благодаря тусклому, обманчивому свету, исходившему от «Кубла Хана» и истории его возникновения, я не сразу отправился по слабоосвещенной дороге к моему будущему, а остался на относительно спокойной парковке, чтобы проверить ее пригодность. Годом ранее я оказался на окольном пути, покрытом выбоинами. Я рассматривал учебу как простое времяпрепровождение, семинары — как способ завязывания новых отношений и считал сочинение стихов своим призванием. Когда именно я сошел с этого пути, а точнее — когда он сбросил меня и почему, до сих пор остается для меня загадкой. Возможно, мое транспортное средство было недостаточно оснащенным — амортизаторы оказались явно не самыми лучшими. Единодушный отказ всех
Но это еще не все. Мне просто больше ничего не приходило в голову. Белые страницы в моей печатной машинке стали заполняться только тогда, когда я решил повернуть на главную дорогу и разделаться со всеми задолженностями по семинарам.
За целый год я не написал ни одного стихотворения. От окончания учебы меня отделял только диплом. Все решения были приняты, и мои родители радовались этому.
Итак, я стоял на парковке, передо мной — главная дорога, а от нее, исчезая в темноте, ответвлялись многие побочные. Где-то позади этой черноты брала свое начало священная река Альф, «стремясь чрез пещеры в храм, в людской удел». Было еще не поздно, я мог бы вернуться на эту дорогу, вниз, к морю..
Я один, посреди темноты.
Дипломную работу я написал по поэтологической систематизации викторианской этики в произведениях Альфреда Теннисона.
Следующая встреча с Колриджем произошла уже после моей защиты.
7
«Кубла Хан повелел возвести в Ксанаду прекрасный дворец, на равнине в шестнадцать квадратных миль и окружить его стеной. Среди всего этого великолепия находились плодородные луга, живительные источники и живописные реки и к тому же все виды животных для охоты и развлечений. В центре возвышался роскошный дом для всевозможных развлечений, который можно было перемещать с одного места на другое.
Здесь он находился все лето, чтобы каждое восьмое и двадцатое число месяца отправиться дальше с целью принесения жертвы следующим образом.
В его распоряжении был табун белых как снег жеребцов и кобыл, примерно десять тысяч. Никто не смел пить их молоко, кроме потомка рода Чингисхана. Да, у татар лошади — священные животные, и никто не смеет пересекать им путь или даже идти впереди. Согласно предписанию астрологов и колдунов, восьмого и двадцатого числа каждого месяца Кубла Хан окропляет собственными руками землю и воздух молоком священных кобыл. Это его жертва почитаемым ими богам и духам призвана сохранить мужчин, женщин, зверей, птиц, урожай, а также все произрастающее из земли».
8
Впоследствии я пытался снова и снова понять, что же произошло в те несколько секунд, между стуком Анны в дверь и ее первым словом. По одному из потаенных каналов моего сознания, по всей вероятности, уже проплывал ее образ — вербальная фотография, прибившаяся к сточным водам. Но тут в мою комнату вошла модель.
Это было похоже на то, что я прежде очень часто видел во снах, но забывал, как только наступало утро. В то же время у меня создалось впечатление, будто моя комната не была для нее совсем уж незнакомой. Во всяком случае, она вела себя как человек, неоднократно бывавший здесь. То, как она произнесла: «Надеюсь, ты — нет» — придало мне еще большую уверенность в том, что мы вступили в какой-то заговор, о котором ее возлюбленный не имел ни малейшего представления.
На самом же деле именно она не подозревала о моих фантазиях, о перевоплощении
То, что даже сейчас, спустя почти полгода, кажется мне едва объяснимым, в тот момент повергло меня в замешательство. Анна электризовала меня, мое тело напоминало мне подопытную лягушачью лапку, через которую пропустили электрический ток.
Я вздрогнул.
Складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, я уже приготовился потерять голову, но с другой — все еще пытался сохранить трезвость ума и способность правильно действовать. Если бы я и дальше сидел там, как разбитый параличом пенсионер, Анна и ее студент распрощались бы со мной, причем навсегда.
Итак, мы сидели друг напротив друга — саранча, сжиравшая все на своем пути, и мертвая лягушка под напряжением, страстно жаждущая поцелуя. Между нами — зеленоглазая принцесса. И если я хотел увидеть ее снова, мне не оставалось ничего другого, как дать саранче ее пищу.
— Нет, — сказал я в конце концов после первой неудачной попытки разговора. Поразмыслив над тем, должен ли я, подобно тому старому моряку, впиться зубами в руку, чтобы смочить горло глотком крови и обрести способность говорить, я принял решение действовать. Только с ролью живительной влаги замечательно справился глоток холодного кофе.
— Нет, ваш друг не мешает. И вы, конечно, тоже. Присаживайтесь, пожалуйста.
— Спасибо. Меня зовут Анна. — Она взяла книги с единственного свободного стула и поставила их обратно на полку, именно туда, откуда они были сняты.
— Здесь можно курить? — Она уже достала из кармана пачку и прикурила сигарету. Спокойно сидеть на стуле — это было не в ее стиле. Она елозила по нему, а правой ногой отбивала такт музыки, звучавшей у нее в голове.
Я смотрел, как она курит. Впервые в жизни я наблюдал за курящим человеком. Ее взгляд упал на мои руки — я все еще держал тарелку с пирожным. Заметив это, я отставил тарелку и попытался втянуть живот. Анна держала сигарету в левой руке, опираясь локтем в колено. При каждой затяжке она поворачивала голову к сигарете. Словно ее рука оказалась жертвой звездных войн и, заживо погребенная в воздухе, была не способна двигаться. Дым от сигареты поднимался к потолку тонкой струйкой. На голубом покрытии потолка отражался свет от огонька — забавная красная марионетка.
Уже давно следовало взять в руки тетрадь. Старик, нужно говорить, а не таращиться!
— В данный момент у меня практически нет времени, — взгляд на нее, — я должен подготовить два доклада: о Блейке для выступления в Бристоле и о По — в Принстоне. (Боже, когда в последний раз я был вынужден перед кем-то отчитываться. Но нужно признаться, я слукавил — доклад о По был почти готов, к тому же он предназначался не для Принстона, а всего лишь для Граца.) — Но, — обращаясь к нему, — ваши тезисы кажутся мне интересными.
Столько внимания к мальчишке, будь он проклят! Теперь придется его терпеть.
— Дайте мне пару дней для размышлений, потом мы поговорим более детально.
Он подпрыгнул ко мне и пожал руку. Будь у меня кольцо на руке, он непременно поцеловал бы его. Я смотрел на Анну через ее возлюбленного.
— Спасибо, — прошептала она; мальчишка не мог этого слышать, зато я видел отчетливо. Черная, отвратительная зависть вкралась в мое сердце. Ужасная и в тоже время прекрасная зависть, мадам.