Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы)
Шрифт:
Заводская труба теперь не дымила. В корпусах завода скорее всего было пусто. Тем не менее при виде знакомого здания стало как-то не так одиноко.
– Пишмаш, - сказал я Андрею.
– Пишмаш, - отозвался он.
– Когда мы вчера тут проезжали, между дорогой и заводом стояла наша часть - батальон двадцать первой дивизии НКВД. А теперь никого нет.
– Куда же они ушли?
– Наверно, на передовую. К железной дороге. Выходит, все, что есть, до последней роты, - все туда стянуто.
...Мы миновали очередной трамвайный поезд. Дальше на довольно большом расстоянии брошенных трамваев не было видно. За изгибом дороги вдали показалась башенка Константиновского
– Вот и Стрельна, - сказал Шведов.
– Можно будет по аттестату паек получить. Концентрату пачку дадут, кашки горячей сварим. Или супу.
– А пока, Андрей, можно закусить. У нас есть хлеб, сало, сахар.
– Сало - это дело. Давай, Саня, перекусим.
Мы уселись в кювете. Я снял ранец и разложил свои припасы на листе писчей бумаги. Шведов складным охотничьим ножом отрезал по ломтю хлеба и сала.
– Эх, соли бы, - вздохнул он.
– Есть соль. Мама мне дала с собой в бумажке.
– Давай сюда.
– Ой, я ее в чемодане оставил.
Андрей посмотрел на меня, но ничего не сказал. Он хотел было приняться за еду, но поесть нам не удалось. Со стороны Стрельны послышались выстрелы. Сначала отдельные винтовочные, затем очереди автоматов. Явственно слышались частые глуховатые хлопки, точно рвались одна за другой хлопушки.
– Фашисты бьют из тяжелого пулемета, - пояснил Шведов.
– Впереди бой.
– Что будем делать?
– Пойдем в разведку. Будем считать, что поели... А вот и "язык" сам идет к нам.
Я увидел мальчишку в обмундировании ремесленника, который бежал по полю вдоль кювета. Около нас мальчик остановился. Ему было лет тринадцать-четырнадцать. Он тяжело дышал. Форменная курточка была расстегнута. В больших синих глазах дрожал испуг.
– Дяденьки красноармейцы, там немцы!
– сказал мальчик, с трудом переводя дыхание.
– Погоди, сигай сюда в кювет, - сказал Шведов.
– Торчать столбом нечего.
Мальчик спустился и присел на корточки.
– Рассказывай толком. Да ты не дрожи.
– Андрей похлопал паренька по плечу.
– Как тебя зовут-то?
Мальчик рассказал, что зовут его Толя Шмелев и учится он в ремесленном училище в Стрельне. Ребятам, у кого родители в Ленинграде, директор разрешил идти домой. Толины товарищи пошли в общежитие за вещами, а он решил, не задерживаясь, идти налегке. Из Стрельны вышел благополучно. Отошел немного - услышал сзади стрельбу, кинулся в кусты, оглянулся. Увидел - немцы перебегают шоссе и дальше бегут по полю к заливу. Из Стрельны по ним стали бить. Немцы сперва не отвечали, все бежали к воде. А потом залегли лицом к Стрельне и давай стрелять по нашим. Тогда Толя отполз немного, а потом побежал. Получалось, что враг находится не более чем в двух километрах.
– Ладно, Толя, беги дальше, - сказал Шведов.
– По кювету беги, пригнись. Не высовывайся.
Я тоже дал Толе наставление:
– Дойдешь до трамвайной остановки, увидишь - убитые лежат. Не пугайся. Проползи мимо этой площадки полем, ближе к заливу. А там опять вернись в кювет. Понял?
– Понял, дяденька.
Я положил нарезанные куски сала между двумя ломтями хлеба, завернул бутерброд в бумагу и сунул Толе в карман.
Мальчик ушел.
– Пойду в разведку, - сказал Андрей.
– Проскочить нам не удалось. Принесем своим хотя бы разведданные об этих немцах. А ты сиди тут, Саня. Посматривай по сторонам, чтобы фрицы неожиданно на тебя не вышли. Это дело теперь вполне возможное.
– А если я их увижу, что тогда?
– То есть как "что тогда"? Тогда бей! Винтовка у тебя есть. Патроны есть. На вот тебе еще и гранату. Если близко подойдут, подорвешь себя и их
– Сумею, - сказал я невеселым голосом.
– Кольцо надо выдернуть, и все.
– Вот-вот, - подтвердил Шведов.
– Кольцо выдернешь, и все...
Шведов двинулся по кювету и скоро исчез из виду. Я остался один. Мысль о том, что Андрея теперь нет рядом и что я должен действовать самостоятельно, заставила меня внутренне собраться, как говорят в армии подтянуться. Я проверил затвор винтовки, расстегнул подсумки, пересчитал обоймы. Восемь штук. Вспомнились слова Шведова, что моя винтовка боится песка. Я вынул полотенце и расстелил его на дне кювета. На него я собирался класть пустые обоймы для перезарядки новыми патронами. Граната в порядке. А как пистолет, взведен? Я вынул его из кармана тужурки, осторожно оттянул казенник, патрон выехал из ствола. Я взвел его обратно и положил пистолет перед собой на полотенце. Лучше его без надобности не трогать. А в случае чего, дешево я свою жизнь не отдам. Был же я героем тысячи раз, читая книги, глядя на киноэкран... Нет, ничего, ничего. Не струшу. Жаль будет, если Андрей не увидит, как достойно буду я умирать. Может быть, и увидит... Я буду лежать на шоссе, возле кювета, а вокруг меня веером - убитые фашисты. Сколько? Ну, уж не меньше десятка, при моем-то вооружении!
Я посмотрел на часы. Точное время по ним определить было нельзя. Минутная стрелка соскочила с оси и лежала поперек циферблата. Это с ней случалось часто. Часы у меня на руке старые. Мама купила их по дешевке в комиссионном магазине в день моего поступления в университет. Я по общей моде переделал их на ручные. Все студенты носили ручные часы, переделанные из карманных. Настоящие ручные часы были большой редкостью, как правило, прямоугольные, в золотом корпусе и только заграничные. "Павел Бурэ", например. Всех, кто имел такие часы, я считал жуликами.
Ходили мои часы неплохо. По положению часовой стрелки я определил, что дело идет к трем. Бой впереди все разгорался. Меня начало охватывать беспокойство за Андрея. Скорее бы он вернулся. А вдруг он не вернется? Вдруг гитлеровцы обнаружат его и убьют?! Он ведь совсем один. Нет уж, не так это просто - убить такого человека, как Шведов! А что, если Андрей найдет лазейку в расположении немцев и проберется или пробьется к нашим в Стрельну, оставив меня здесь? На что я ему нужен, в конце концов? Нет, и этого тоже не может быть. Шведов не такой человек, чтобы бросить товарища.
Так я уговаривал себя снова и снова. С каждой минутой мне становилось все страшнее. Раньше я думал, что страшно бывает только в темноте. А сейчас мне страшно оттого, что так светло, что так ярко светит солнце. А впрочем, страшно даже не от этого, а оттого, что я один. Вот вернется Андрей, и все сразу снова будет хорошо. Скорее бы!
Но само собой, я не только ждал. Я вел наблюдение. Осторожно, стараясь как можно меньше показываться из кювета, я оборудовал на его кромке небольшой пригорок из дерна, камушков и листьев. Он скрывал мою каску, когда я приподнимал голову, чтобы смотреть влево, в сторону небольшого редкого леска, находившегося от меня метрах в двухстах. Именно оттуда, думал я, могут появиться немцы. Смотрел я в ту сторону почти неотрывно, хотя именно туда смотреть было как-то неприятно. Другое дело, когда оглянешься на Кронштадт или тем более на Ленинград. Исаакиевский собор виден еле-еле. Купол его не золотой, каким был всегда, а серый, почти слитый с дымкой, покрывающей город. Там, далеко отсюда и совсем недалеко от собора, - мама. Фашисты, которые сидят под Лиговом и под Пулковом, ближе к нашему дому, чем я... Неужели все это происходит в самом деле?