Дорога скорби
Шрифт:
В папке оказались плотные листы с прикрепленными к ним образцами ткани, с описанием пряжи, датами, количеством сделанного, именами продавцов и покупателей. Патриция медленно переворачивала толстые листы, держа в руке мой лоскут для сравнения. Она нашла несколько образцов того же типа, но все были других цветов.
– Вот он! – внезапно воскликнула она. – Это он. Я соткала его почти тридцать лет назад. Как летит время! Тогда я была очень молода. Это были занавеси для кровати. Я отделала их золотыми кистями из канители.
Не ожидая ничего особенного, я спросил:
– Для кого?
– Написано, что для миссис Гордон
Я что-то бездумно пробормотал, у меня буквально перехватило дыхание.
Джинни? Эта ткань принадлежала Джинни?
– Не помню ни ее и ничего об этом заказе, – сказала Триш Хаксфорд.
– Но цвета совпадают. Должно быть, это тот самый заказ. Не думаю, что я делала ткань в таких же цветах для кого-то еще. – Она посмотрела на черные пятна на принесенном мной лоскуте. – Какая жалость! Я думаю о своих тканях как о сделанных на века. Они легко могут прожить две сотни лет. Мне нравится идея, что я оставляю после себя в мире что-то красивое. По-моему, вы думаете, что я сентиментальная старая перечница.
– Я думаю, что вы великолепны, – правдиво сказал я и спросил:
– А почему ваш номер изъят из справочной, если вы ведете бизнес?
Она рассмеялась.
– Ненавижу, когда меня отрывают от работы. Она требует огромной сосредоточенности. У меня есть сотовый телефон для друзей – я могу выключить его, – и у меня есть агент на Ближнем Востоке, который передает мне заказы. И почему только я вам об этом рассказываю?
– Мне интересно.
Она закрыла папку и водворила ее обратно на полку.
– Как вы думаете, миссис Квинт не захочет заказать еще ткани, чтобы заменить этот испорченный кусок?
Миссис Квинт разбилась, прыгнув с шестнадцатого этажа.
– Не знаю, – сказал я.
По дороге домой я свернул на обочину, чтобы позвонить Дэвису Татуму по телефону, который он мне дал, ему домой. Он был дома и, кажется, обрадовался моему звонку, желая узнать, что я нашел.
– Завтра, – сказал я, – я нанесу визит в "Топлайн фудс". Кто назвал вам имя Оуэна Йоркшира?
Он не понял:
– Простите, что вы сказали?
– Дэвис, – мягко произнес я, – вы хотите, чтобы я взглянул на Оуэна Йоркшира и компанию, но почему? Почему он?
– Я не могу вам сказать.
– Означает ли это, что вы обещали не говорить или что вы не знаете?
– Это означает... просто возьмите и посмотрите на него.
– Сэр Томас Улластон, который в прошлом году был главным распорядителем Жокейского клуба, рассказал Арчи Кирку об этом дельце с цепью, а Арчи Кирк рассказал вам. Так не от Арчи ли Кирка вы узнали имя Оуэна Йоркшира?
– Черт, – сказал он.
– Я люблю знать, во что впутываюсь.
После паузы Татум сказал:
– Оуэна Йоркшира дважды видели в приемной "Памп". Мы не знаем, что он там делал.
– Спасибо, – сказал я. – Этого довольно?
– Для начала. А еще – мой сотовый телефон теперь безопасен. Больше никаких утечек. До свидания.
Я приехал в Лондон, поставил машину в подземный гараж и пошел по аллее между высокими домами, которая вела на противоположную от моей квартиры сторону площади. Я шел тихо и в любом случае осторожно и остановился, увидев, что уличный фонарь прямо напротив моего окна не горит. Мальчишки иногда кидают в него камнями, чтобы разбить стекло. Обычно то, что фонарь не горит, не вызывает у меня дрожи в позвоночнике и не заставляет мою руку от
Возле дальних ворот я остановился и стал ждать. Там могло никого не быть. Я зря боялся. Свет на улице не горел.
Такое случалось много раз...
Я стоял, прижавшись спиной к дереву, пережидая. пока моя тревога не пройдет настолько, что я смогу отпереть вторые ворота и перейти через дорогу к своей входной двери. Городской шум доносился слабо. В тупике площади не проехала ни одна машина.
Я не могу стоять здесь всю ночь, подумал я... и тут увидел его.
Он сидел в машине, припаркованной в нескольких метрах. Это был, несомненно, Гордон Квинт. Его голова за лобовым стеклом повернулась. Он смотрел прямо вперед, ждал меня со стороны дороги или на тротуаре.
Я стоял неподвижно, как будто прирос к дереву. У него навязчивая идея, подумал я. Обжигающая ярость, владевшая им в понедельник, превратилась не в горе, а в жажду мести. Меня не было в квартире примерно тридцать часов. Сколько он уже сидит здесь и ждет? Однажды преступник подстерегал меня почти неделю, прежде чем я, ничего не подозревая, попался в его западню.
Навязчивая идея – вот что самое страшное, вот чего труднее всего избежать.
Я отступил, боясь, что он заметит мое движение, но он не думал о том, что я могу появиться из сада. От дерева к дереву, огибая лужайки, я вернулся к воротам, перешел дорогу и пошел по аллее, со страхом ожидая крика, погони и, может быть – он ведь фермер, – даже выстрела.
Ничего не случилось. Мои туфли делали шаг бесшумным. Я вернулся в подземный гараж, к своей машине, и поскорее забрался в кабину. Это уж слишком, подумал я, для мифа Татума о ловком бесстрашном сыщике.
Я всегда держу в машине на всякий случай сумку с одеждой, меняющей внешность, – темный спортивный костюм (штаны и куртка на "молнии") и бейсболку. В эту одежду я, помнится, и обрядил Джонатана. Еще в сумке была рубашка с длинными рукавами и открытым воротом, две или три сменные батарейки для моей руки и зарядное устройство для пущей уверенности. По привычке я ношу поясную сумку на "молнии", в которой держу деньги и кредитную карточку.
У меня не было ни оружия, ни дубинки. В Америке я мог бы носить и то, и другое.
Я сидел в машине, размышляя о расстояниях и сломанной кости. От Лондона до дома в моем родном Ливерпуле было больше двухсот миль. Фродшем, база "Топ-лайн фудс", не так далеко, как Ливерпуль, но все же до него примерно двести миль. А я сегодня уже проехал сто пятьдесят – в Чичестер и обратно. Мне никогда так не хватало Чико.
Я подумал о поездах. Слишком неудобно. Самолет? То же самое. "Теле-Драйв"? Я вспомнил об удобствах, но отказался от них и решительно направился на север.