Дорога скорби
Шрифт:
На предложение Чарльза провести день, отдыхая рядом с ним ("Может, в шахматы сыграем?"), – я ответил, что собираюсь навестить Рэчел Фернс.
Чарльз кивнул.
– Возвращайся, если будет нужно.
– Всегда.
– Береги себя, Сид.
Рэчел, как сказала мне по телефону Линда, отпустили на один день из больницы.
– Да, приезжайте, – попросила она. – Вы нужны Рэчел.
Сама Рэчел выглядела бескровной – бледный призрак девочки из страны холмов. За те пять дней, что я ее не видел, синие
На кухне Линда обняла меня и заплакала на плече.
– У нас хорошая новость, – сказала она, всхлипывая. – Они нашли донора.
– Но это чудесно.
Как вспышка надежды, подумал я, но Линда продолжала плакать.
– Он швейцарец. Он приезжает из Швейцарии в среду. Джо оплачивает его перелет и отель. Джо сказал, что деньги – не препятствие для его маленькой девочки.
– Тогда не плачьте.
– Да, но это может не сработать.
– Но ведь может и помочь. Где тут джин?
Она неуверенно засмеялась. Налила два стакана. Я не очень хотел джина, но ей нравился только джин. Мы выпили за будущее, и она заговорила о том, что на ленч будет паэлья.
Рэчел полусидела-полулежала на маленьком диване, который вынесли в гостиную и поставили так, чтобы она могла наблюдать за рыбками в аквариуме.
Я сел рядом с ней и спросил, как она себя чувствует.
– Мама сказала вам про трансплантат? – спросила она.
– Замечательная новость.
– Я смогу опять бегать.
До этого – судя по тому, как быстро она уставала, – было далеко, как до луны.
– Я попросилась домой, чтобы увидеть рыбок. И я должна вернуться сегодня вечером. Я надеялась, что вы приедете. Я просила Бога.
– Ты знала, что я приеду.
– Но именно сегодня, пока я дома.
– Я был занят делами после того, как навестил тебя в четверг.
– Я знаю. Сиделка говорила мне, когда вы звонили каждый день.
Пеготти ползал по полу, он подрос, стал проворней, тащил все, что ему попадалось, в рот и этим очень смешил сестру.
– Он такой забавный, – сказала Рэчел. – Они не разрешали ему приходить в больницу. Я просилась посмотреть на него и на рыбок. Мне сказали, что от трансплантата я буду болеть, поэтому я хотела сначала съездить домой.
– Да, – сказал я.
Линда приготовила рис с цыпленком и креветками, и мы ели его ложками.
– А что у вас с рукой? – спросила Линда. – Местами она почти черная.
– Это всего лишь синяки.
– У вас пальцы как сосиски, – сказала Рэчел.
– Завтра все уже будет нормально.
Линда вернулась к предмету, который был для нее важнее всего.
– Этот швейцарский донор – он старше меня! У него самого трое детей. Он школьный учитель... приятный человек, и врачи говорят, что он рад поделиться с Рэчел
– Я хотела бы, чтобы это был Сид, – сказала Рэчел. Я сам прошел тесты, в самом начале, но не подошел. Ни Линда, ни Джо не подходили больше чем на пятьдесят процентов.
– Мне сказали, что он подходит на девяносто процентов, – сказала Линда. – Ста процентов никогда не бывает, даже у родных. Девяносто процентов – это отлично.
Она старалась радоваться. Я не стал бы спорить насчет девяноста процентов. Мне это казалось прекрасным, и врачи не стали бы убивать костный мозг Рэчел, если бы не верили, что смогут заменить его.
– Они посадят меня в пузырь, – сказала Рэчел. – Это вроде пластикового полога над кроватью. Я смогу прикоснуться к этому швейцарцу только через пластик. И еще он не говорит по-английски. Он говорит на немецком.
Данке шен. Я это выучила, чтобы сказать ему. Большое спасибо.
– Он счастливый человек, – сказал я. Линда убрала тарелки и предложила к пудингу мороженое. Она спросила, не останусь ли я с Рэчел, пока она пойдет погулять с Пеготти.
– Конечно.
– Мы недолго.
Когда она ушла, мы с Рэчел сидели на диване и смотрели на рыбок.
– Видите вот этого? – спросила Рэчел. – Это тот, которого вы привезли в четверг. Посмотрите, как быстро он плавает. Он быстрее всех остальных.
Черная с серебром рыбка мелькала по аквариуму, энергично работая плавниками.
– Это вы, – сказала Рэчел. – Это Сид.
– Я думал, что половина из них Сиды, – поддразнил я ее.
– Сид – всегда самый быстрый. Вот это Сид, – показала она. – А остальные больше не Сиды.
– Бедолаги.
Она засмеялась.
– Я бы хотела взять рыбок в больницу. Мама спросила, но они не разрешили.
– Жалко.
Я сидел, легко обнимая ее правой рукой, но она держалась за другую мою руку, за пластиковую. Эта рука по-прежнему не работала как следует.
Несмотря на свежую батарейку и некоторый ремонт, она едва двигалась. После долгого молчания Рэчел спросила:
– Вы боитесь умереть?
Молчание.
– Иногда, – сказал я.
Она говорила тихо, почти шептала. Это был очень серьезный разговор.
– Папа говорит, что, когда вы были жокеем, вы никогда ничего не боялись.
– Ты боишься? – спросил я.
– Да, но я не могу сказать об этом маме. Не люблю, когда она плачет.
– Ты боишься пересадки?
Рэчел кивнула.
– Но без нее ты умрешь, – сказал я.
– Я знаю, что ты это знаешь.
– На что это похоже – умирать?
– Я не знаю. Никто не знает. Мне кажется, это как будто засыпаешь.
Если, конечно, вам повезет.
– Так странно думать о том, что не будешь здесь, – сказала Рэчел.
– То есть думать о том, как быть космосом.
– Пересадка получится.
– Все так говорят.