Дорога Славы (сборник)
Шрифт:
Внезапно веселость ее исчезла.
— Милый, ты же знаешь — мне нельзя. Я еще и на треть не прошла всей своей подготовки.
— Надо было расколотить мне это Яйцо, когда я его нашел.
— Не сердись, дорогой, давай пойдем на этот вечер и как следует повеселимся.
Так мы и сделали. Передвижение по Центру осуществлялось с помощью аппортов, искусственных “Врат”, которые обходятся без “волшебства” (или, наоборот, еще больше его требуют). Маршрут выбирается нажатием кнопок, как в лифте, так что дорожных проблем в городах нет — как и тысячи других неприятных вещей; в своих городах они не позволяют вылезать наружу. В этот вечер Стар решила сойти незадолго до конца пути, прошествовать через парк
Ребята, мы произвели фурор! Сабель в Центре не носит никто, кроме разве что гостей. Луки со стрелами тут тоже все равно что зубы у курицы. Мы выделялись из массы, как рыцарь в доспехах на Пятой авеню.
Стар была довольна, как ребенок любимой игрушкой. Я тоже. Чувство было такое, точно на плечах находятся рукояти боевых топоров; хотелось отправиться на охоту на драконов.
Мы попали на бал, весьма похожий на земной. (Если верить Руфо, главное развлечение у всех наших рас повсюду одно и то же; собираться толпами, чтобы поесть-попить и посплетничать. Он уверяет, что холостяцкие пирушки и девичники — это признаки нездоровой культуры. Не стану спорить.) Мы прошествовали вниз по величественной лестнице, музыка оборвалась, народ ахал, уставившись на нас, — а Стар наслаждалась оказываемым вниманием. Музыканты вновь кое-как принялись за дело, а гости вернулись к официальной вежливости, которой обычно требовала императрица. Но внимание к нам не исчезло. Раньше я думал, что эпизод похода за Яйцом составляет государственную тайну, так как ни разу не слышал упоминаний о нем. Но даже в случае рассекречивания, как мне казалось, детали его будут известны лишь нам троим.
Как бы ни так. Всем было известно и то, что эти костюмы означают, и многое другое. Я стоял у буфета, накачиваясь коньяком с “Дэгвудом” собственной конструкции, когда меня поймала на Удочку сестра Шехерезады, та, что покрасивее. Она принадлежала к одной из не совсем похожей на нас человеческих рас. Одета она была в рубины с большой палец величиной и довольно-таки не просвечивающую ткань. Росту в ней, босиком, было не больше пяти футов пяти дюймов, весу фунтов сто двадцать, а талия в обхвате, наверное, была не больше пятнадцати дюймов. Это подчеркивало величину других ее частей, которая в подчеркивании не нуждалась. Она была брюнеткой с самыми раскосыми глазами, которые мне доводилось видеть. Похожа она была на красивенькую кошечку, а смотрела на меня так, как кошка смотрит на птичку.
— Себя, — объявила она.
— Говори.
— Сверлани. Мир… — Название и код — никогда о таком не слышал. — Изучаю конструирование пищи, математико-сибаристский уклон.
— Оскар Гордон. Земля. Воин.
Я пропустил координаты Земли; кто я такой, она знала.
— Вопросы?
— Спрашивай!
— Да, сабля?
— Да.
Она посмотрела на нее, и зрачки ее глаз расширились:
— Да — была сабля уничтожить конструкта сторожить Яйцо? (“Является ли находящаяся здесь сабля прямым потомком в последовательной пространственно-временной перемене, не считая теоретически возникающих при переходах меж Вселенными искажений, Сабли, использованной для убийства Рожденного Никогда?” Сложная конструкция глагола, удовлетворительно-прошедшее время, обуславливает и тут же отбрасывает понятие о том, что идентичность — это понятие абстрактное: “Та ли это сабля, которой ты, в повседневном смысле, пользовался на самом деле, и не дурачь меня, воин, я не ребенок”.)
— Был — да, — соглашался я. (“Я там был и даю гарантию, что не расстался с ней по дороге сюда, стало быть, это все еще она, да”.)
Она чуть слышно ойкнула; соски ее грудей набухли. Вокруг каждого был нарисован, а может, вытатуирован, символ множественности Вселенных,
— Трону? — моляще сказала она.
— Тронь.
— Трону ДВАЖДЫ? (“Пожалуйста, можно мне немного подержать ее, попробовать, что это такое? Ну, пожалуйста, очень вас прошу! Я требую слишком много, и вы вправе отказать, но я обещаю, что ничего плохого не сделаю”, — слова им служат для передачи того, что нужно, но весь сок в том, как это говорится.)
Неохота мне было это позволять, да еще с Леди Вивамус. Да вот не могу я устоять перед красивой девушкой.
— Тронь… дважды, — нехотя уступил я. Я вынул ее и эфесом вперед передал ей, готовясь перехватить ее прежде, чем она выколет кому-нибудь глаз или проткнет себе ногу.
Она осторожно приняла ее, широко раскрыв глаза и рот и взяв ее вместо рукояти за чашку. Пришлось ей показать. Рука у нее для сабли была уж слишком мала; руки и ноги ее, такие, как и талия, были супер-стройны.
Она засекла гравировку.
— Значение?
“Давайте жить, пока живем” в переводе не очень-то звучит, но не потому, что такая мысль им непонятна, а потому, что она для них — как вода для рыбы. Как же еще можно жить? Но я попытался.
— Тронь — дважды жизнь. Ешь. Пей. Радуйся.
Она задумчиво кивнула, потом сделала, согнув кисть и отставив локоть, выпад в воздух. Я не смог этого стерпеть и отобрал оружие у нее, плавно заняв защитную позицию для рапир, сделал выпад в верхней зоне и вышел из него — движение настолько грациозное, что даже здоровенные волосатые мужики в нем смотрятся. Вот почему балерины занимаются фехтованием.
Я отдал честь и вернул оружие ей, затем поправил ей положение правого локтя, кисти и левой руки — вот поэтому балерины и обучаются за полцены, потому что учителю учить их приятно. Она сделала выпад, чуть-чуть не проткнув одному из гостей ляжку по правому борту.
Я снова забрал оружие, отер клинок, вложил его в ножны. Мы собрали тьму народа. Я взял с буфета свой “Дэгвуд”. но она не собиралась прощаться. — Сама прыгать сабля?
Я поперхнулся. Если она понимала весь смысл — или если его понимал я — значит, ко мне обратились самым вежливым образом, какой я только слыхивал на Центре, с предложением. Обычно оно бывает прямее. Но ведь наверняка же Стар не афишировала подробностей нашей брачной церемонии? Руфо? Я ему не говорил, но Стар могла и сказать.
Когда я не ответил, она, не понижая голоса, объяснила все до конца.
— Сама недевственница, немать, небеременна, небесплодна. Я объяснил, со всей возможной на этом языке вежливостью что не очень-то сложно — что у меня свидания расписаны. Она оставила эту тему, посмотрела на “Дэгвуд”.
— Капелка трону вкус?
Это было другое дело; я передал его. Она отведала солидную капельку, задумчиво пожевала, вроде бы обрадовалась.
— Ксенко. Примитивно. Крепко. Резкий диссонанс. Высокое искусство.
И она уплыла в сторону, оставив меня в раздумьях.
Менее десяти минут спустя этот же вопрос был задан мне опять, Я получил предложений больше, чем на любом другом вечере на Центре, и причина повышенного спроса, уверен, заключалась в сабле. Нет, ну конечно немало предложений выпадало на мою долю на каждом вечере, ведь я был супругом Ее Мудрости. Да будь я хоть орангутангом, предложения все равно бы последовали. Некоторые из принятых в обществе волосатиков и так были не лучше орангутангов, но мне простили бы даже обезьянью вонь. Разгадка коренилась в том, что многим дамам любопытно было узнать, с кем ложится спать императрица, а то обстоятельство, что я — дикарь, или в лучшем случае варвар, подогревало их любопытство. Запретов никаких на открытые предложения не существовало; многие так и делали.