Дорога тайн
Шрифт:
– И что же сделал этот сомневающийся архиепископ? – спросил Хуан Диего.
Он испытывал Дороти, и даровитая молодая женщина не разочаровала его – за исключением того, что она перестала сосать его член. Она выпустила его пенис с различимым хлопком, отчего писатель снова вздрогнул.
– Мудак-епископ велел доказать это, как будто это было делом крестьянина, – с презрением сказала Дороти. Она двинулась вверх по телу Хуана Диего, пропуская его пенис между своих грудей.
– И бедный крестьянин вернулся к Деве и попросил у нее знаков
– Как будто это было ее гребаное дело, – сказала Дороти, целуя его шею и покусывая мочки ушей.
В этот момент стало непонятно – то есть невозможно определить, кто кому что сказал. В конце концов, они оба знали эту историю и торопились поскорее покончить с повествованием. Пресвятая Дева сказала, чтобы Хуан Диего (крестьянин) собрал цветы; то, что в декабре росли цветы, пожалуй, раздвигало границы правдоподобия, а то, что цветы, найденные крестьянином, были кастильскими розами, а не родом из Мексики, – тем более.
Но это же была история о чуде, и к тому моменту, как Дороти или Хуан Диего (писатель) добрались до той части повествования, где крестьянин показывал епископу цветы – Дева Мария завернула розы в скромный плащ крестьянина, – Дороти уже успела сотворить свое маленькое чудо. Предприимчивая молодая женщина принесла свой собственный презерватив, который, пока они разговаривали, она ухитрилась надеть на Хуана Диего; девушка была многофункциональной – этим качеством, подмеченным им в молодых людях, которых он знал, будучи учителем, писатель весьма и весьма восхищался.
В узком кругу сексуальных контактов Хуана Диего не было женщины, которая носила бы свои собственные презервативы и являлась экспертом в их надевании; также он никогда не встречал девушку, которая занимала бы позицию сверху столь же непосредственно и напористо, как Дороти.
Из-за своей неопытности в общении с женщинами – особенно с молодыми, такими же активными и сексуально искушенными, как Дороти, – Хуан Диего растерялся и замолк. Едва ли он смог бы завершить эту существенную часть истории Гваделупской Девы, а именно то, что произошло, когда бедный крестьянин распахнул перед епископом Сумаррагой свой плащ с розами.
Именно Дороти, пусть даже она уже фундаментально устроилась на пенисе Хуана Диего – ее груди болтались, пошлепывая лицо писателя, – пришлось досказать эту часть истории. Когда цветы выпали из плаща, на их месте, на ткани деревенского плаща бедного крестьянина, обозначился образ самой Девы Гваделупской, ее руки были сложены в молитве, глаза смиренно потуплены.
– Дело скорее не в том, что изображение Гваделупской Девы обозначилось на этой дурацкой одежде, – сказала молодая женщина, раскачиваясь взад и вперед на Хуане Диего. – Дело в самой девице – я имею в виду, в том, как она выглядела. Должно быть, именно это впечатлило епископа.
– Что вы имеете в виду? – часто дыша, выдавил из себя Хуан Диего. – Внешний вид Гваделупской Девы?
Дороти
– Я имею в виду ее позу! – запыхтела Дороти. – Она так держала руки, чтобы не были видны ее сиськи, если, конечно, они у нее были. Она смотрела вниз, но все равно можно было заметить жуткий свет в ее глазах. Я не имею в виду в темной части…
– В радужке… – начал было говорить Хуан Диего.
– Нет, не в радужках – в ее зрачках! – выдохнула Дороти. – Я имею в виду посередке – там в ее глазах был адский свет.
– Да! – прокряхтел Хуан Диего; он всегда так думал – до сих пор он не встречал никого, кто был бы с ним согласен. – Но Гваделупская Дева была другой не только из-за смуглой кожи, – с усилием проговорил он; с подпрыгивающей на нем Дороти дышать становилось все труднее и труднее. – Она говорила на науатле, местном языке, – она была индианка, а не испанка. Если она была Девой, то ацтекской Девой.
– Какое это имело значение для недоумка-епископа? – спросила его Дороти. – Поза Гваделупской Девицы была такой гребано-скромной, такой похожей на Марию! – воскликнула пашущая в поте лица молодая женщина.
– !S'i! – крикнул Хуан Диего. – Эти манипуляторы-католики… – начал было он, но тут Дороти с какой-то сверхъестественной силой схватила его за плечи. Она оторвала его от постели и перевернула, бросив сверху на себя.
Но пока она еще была на нем, а Хуан Диего смотрел ей прямо в глаза, он заметил, что Дороти наблюдает за ним.
Что там давным-давно говорила Лупе? «Если ты хочешь о чем-то беспокоиться, тебе следует беспокоиться о том, как Гваделупка смотрит на тебя. Как будто она все еще думает о тебе. Гваделупская Дева еще не решила насчет тебя», – сказала ему ясновидящая сестренка.
Разве не так Дороти смотрела на Хуана Диего за полсекунды до того, как схватила его и потянула на себя? Это был хотя и короткий, но пугающий взгляд. И теперь под ним Дороти напоминала одержимую. Ее голова моталась из стороны в сторону, ее бедра бились в него с такой мощью, что Хуан Диего цеплялся за нее, как человек, который боится упасть. Однако куда падать? Кровать была огромной – ни малейшей угрозы упасть с нее.
Сначала ему почудилось, будто накатывающий оргазм стал причиной того, насколько обострился слух. Не приглушенное ли радио он слышал? Неизвестный язык звучал тревожно и в то же время до странности знакомо. Разве здесь говорят не по-китайски? – задавался вопросом Хуан Диего, но в голосе женщины по радио не было ничего китайского – и этот голос не был приглушенным. Может, в пылу любовных страстей одна из летающих рук Дороти – рук или ног – задела панель с кнопками на ночном столике? Женщина по радио, на каком бы языке она ни изъяснялась, на самом деле пронзительно кричала.