Дорога в Алатырь
Шрифт:
– Есть просит, растет, – бабушка поставила перед поросенком полную миску помоев, и Борька стал уминать их: аппетит его был так велик, что он забрался копытцами в миску и опрокинул ее, визжа от нетерпения.
Ванька вскочил, отряхиваясь от брызг и спотыкаясь о прошмыгнувшую между ног кошку, которая, задрав хвост, помчалась по своим делам в сад.
– Поросенок ты, Борька, больше никто! Из-за тебя чуть Мурку нашу не раздавил, – раздосадованный Ванька вышел из сеней во двор, прислушиваясь, как бабушка чехвостит
– Допрыгался, скотина безрогая, бес, – ворчала она, наводя в закутке порядок и шлепая жалобно визжавшего поросенка по бокам…
Оглядев пустынный двор, Ванька направился в сад, плюхая сапогами по мокрому снегу и с удовольствием проваливаясь в него по колено.
– Теперь не замерзнешь, – он ободряюще похлопал рукой по влажному стволу дикарки и, ежась от попавших за шиворот холодных капель, глянул в окна на втором этаже: между нарядных занавесок мелькнула, как ему показалось, голова соседа, и Ванька отвернулся. Пошлепал обратно во двор.
Затем он воображает себя в машине. Выруливает к калитке. Выскакивает в переулок. Где нос к носу сталкивается с соседом.
Оба замерли от неожиданности, настороженно глядя друг на друга.
– Я знаю, тебя Ванькой зовут, – засмеялся сосед, – а меня Вася. Приходи к нам, научу солдатиков из пластилина лепить.
Ванька молчит, подавленный потоком хлынувшего на него красноречия. Сосредоточенно подставив сапог, перегораживает путь ручью: вода скапливается у сапога и, обтекая его, торопливо бурлит дальше.
– Мать твоя не заругается? – в Ванькином голосе сквозит недоверие.
– Я ей говорил, что хочу позвать тебя в гости, она разрешила.
– А я тебе сад покажу, – смягчился Ванька. – Ты кем будешь, когда вырастешь взрослым?
– Ученым или астрономом, – засмущался Вася, тоже перегораживая путь ручью своим блестящим резиновым сапогом.
– А я трактористом, – Ванька оглянулся и, понизив голос, чтобы никто не услышал, доверительно сообщил:
– На целину уеду. Давай вместе махнем хоть завтра.
– Туда маленьких не берут, – рассмеялся над его тайной Вася.
– Я все равно подвиг совершу! – осерчал на насмешника Ванька.
– Война давно кончилась, какие сейчас подвиги? Учиться надо. Но Ваньке хотелось отличиться перед соседом, показать себя во всем блеске. Он увидел палку у забора и обрадовался:
– Посражаемся саблями! Что, слабо?
– У тебя есть сабли? – удивился Вася.
Ванька хватает палку и начинает неистово размахивать ею перед носом опешившего Васи:
– Защищайся! – кричит он в полном восторге.
Вася находит палку, и мальчишки яростно сражаются, как вдруг Ванькина «сабля» с треском ломается пополам, и возбужденный непривычной для него игрой Вася оглашает переулок радостным воплем:
– Ура, я победил врага!
Сопя от досады и неловкости
– Мои родители в Чебоксарах работают, начальниками! – возобновляет словесный поединок Ванька, терзая калитку взад-вперед. – Осенью к ним обратно уеду, в школу там пойду, – но Васе явно неинтересна эта информация, и тогда Ванька выпаливает свой главный козырь:
– Мой папа танкистом на войне был, он сержант. Медаль «За отвагу» имеет. Ясно тебе?
– Подумаешь, – горделиво усмехнулся Вася, – мой папа полковник, и орденов с медалями у него целый иконостас!
Ванька озадаченно замер, было, но снова засиял:
– А мой дед революционер, он против буржуев с Колчаком сражался и кулаков раскулачивал. Они его за это поймали и с колокольни сбросили, поэтому у деда спина болит.
Оба замолчали, исчерпав весомые аргументы для продолжения поединка, и сердито глядя друг на друга.
– А ты знаешь, сколько на ракете до Марса лететь или до Луны? – настырничал Вася, не желая сдаваться, и торжествующе смотрел на растерявшегося Ваньку:
– Год до Марса и месяц до Луны! Понятно?
– Да пошел ты, – спасовал, на сей раз, Ванька и побежал домой. – Тоже мне, ученый нашелся, гастроном…
Ванька, нахохлившись, сидел на диване в передней и скучал.
– Воображала, – адресуя это определение взглядом в потолок, он прислушался: в сенях стучал молотком дед, недовольно хрюкал поросенок, и Ванька от нечего делать включил радио:
«В горком партии поступило еще сто заявлений от рабочих с просьбой послать их на работу в колхозы республики…», – вещал репродуктор, заинтересовав бабушку, выглянувшую из кухни.
«Повысился жизненный уровень трудящихся. Товарооборот за последние пять лет увеличился вдвое…», – голос диктора зазвенел от гордости, а бабушка заторопилась к иконам, чиркая спичками:
– Запамятовала, прости хосподи, – колеблющийся огонек лампадки осветил сумрачные лики святых в красном углу.
«Отвечая на призыв партии, многие наши земляки выехали на освоение целинных и залежных земель Казахстана и Сибири. Их доблестный труд помог стране…», – ахнув дверью так, что зазвенела посуда на полках, вошел радостный возбужденный дед.
– Мать, Борьку в сарай пора переводить, работать мешает. А у меня заказ срочный: рамы оконные, двери. Проживем, едрена корень.
«Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная, здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою!..», – оглушительно громко запел репродуктор, регулируемый чуткой Ванькиной рукой.