Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути
Шрифт:
– Дивизион? Не уверен, а вот ты понравилась, это точно, – как будто с осуждением сказал Ратников. – Я тебя сам едва узнал. Ну, прямо королева за прилавком.
– Скажешь тоже, – слегка зарделась польщенная Анна.
– Одеться и не так вызывающе могла бы, – вновь выразил недовольство Ратников.
– Бог с тобой, что я такого надела-то, только халат новый да платок.
– Халат уж больно тебя облегал, и сапоги… Нарочно, что ли не до конца застегнула, или не смогла?… Во, как для молодого полковника старалась. Я, значит, кормлю, одеваю, а смотрят другие, – пытался как можно строже говорить Ратников, но не мог унять, скрыть веселые смешинки в глазах. – Смотри, разозлишь, и сама той портупеи отведаешь, которой Игоря лупишь.
– Ах, как страшно. Наконец-то и ты увидел, что жена у тебя не уродина и еще не совсем старуха. Но для этого потребовалось, чтобы кто-то посторонний
– Да уж. Только не мне, а тебе полковник скорее глаза-то открыл. Я же всегда говорил, что ты смотришься на все сто, а ты все старею, да толстею, на диету надо садиться. Вон как глазел, не иначе влюбился. А ты-то как, случайно не того? – подначил Ратников.
– Перестань ерунду нести, – не поддержала на этот раз «направление» разговора Анна. – Разве ему с тобой сравниться, хоть он и без пяти минут генерал. Его бы сюда, на твое место, наверное, за месяц все бы развалил, – без тени угодничества, на полном серьезе говорила Анна.
– Не знаю, надо попробовать поменяться с ним должностями, – усмехнулся Ратников.
– Никакого особого впечатления он не произвел. Так мальчик какой-то. Удивительно, как он, на вид такой слабохарактерный, так быстро до генерал-лейтенантской должности дошел. «Лапа», наверное, и в самом деле очень сильная у него. Стрпетов вон какой хват, и то, наверное, в тридцать пять, ни на должности генеральской, ни полковником не был.
– У мальчика этого такие толкачи, а Стрепетов безродный, вроде нас, просто повезло чуть больше. Слава Богу, Агеев этот пока еще своей интеллигентности не утратил, слушать не разучился, не горлопан. Но, думаю, со временем это у него пройдет, когда во вкус войдет. Тогда уж таких вот проверок как сегодня, бескровных, не будет, – грустно предположил подполковник.
Супруги вместе мыли посуду, стоя у раковины и как бы невзначай, но нарочно задевая друг друга.
– Тише ты, разыгрался, – взывала к благоразумию мужа Анна, но сама при этом не прекращала попыток затолкать его в угол, за рукомойник.
– Сама первая начала, – уперся на месте Ратников, изредка, осторожно «контратакуя».
– Я же не сильно, а ты вон как, – продолжала наваливаться Анна.
– Ничего себе не сильно, – не уступал Ратнков, в то же время с улыбкой одной рукой страховал жену, чтобы она случайно не оступилась, – ведь твоим бедрышком ГАЗ-66-й толкать можно.
Анна прекратила безуспешную борьбу и переведя дух укоризненно посмотрела на мужа:
– Господи, ну ляпнешь, так ляпнешь, хоть стой, хоть падай. Сколько я тебя учила, книжки читать заставляла, до подполковника вон дослужился, а комплименты как не умел говорить, так и не научился – лапоть деревенский.
– Лапоть говоришь… а я может быть этому комплименту у Лермонтова научился. Помнишь его стихотворение:
Люблю Дидро, ума ведро,Но еще более Дидра,Люблю изгиб ее бедра.– Это не стихотворение, а скорее какая-то импровизация, – возразила Анна.
– Ну, вот и я тоже по-своему сымпровизировал, – засмеялся Ратников.
– Да уж, ты еще тот импровизатор, мужланская грубость и что-то напоминающее нежность в одном флаконе. Только при чем здесь Лермонтов, не вижу связи.
– Ну, куда уж нам, мы же не полковники и не комкоры, – опять с напускной обидой отвечал Ратников.
Анна отложила тряпку, вытерла руки, обняла мужа.
– Да что ты все про него? Ты же знаешь, мне кроме тебя никто не нужен, – она потянулась к нему губами…
– А что говорила… – Ратников стер со своих губ остатки помады, что Анна нанесла себе еще утром, когда готовилась к «встрече» комкора, и в свою очередь с силой притянул к себе жену.
– Мало ли что я говорю… А может мне нравится, что в том флаконе… Ты мне лучше расскажи о чем вы там еще говорили, – Анна красноречиво покосившись в направлении комнат где притихли дети, мягко высвободилась из объятий мужа.
Ратников хоть был и не прочь еще некоторое время ощущать «изгиб ее бедра», тем не менее подчинился и стал удовлетворять любопытство жены:
– Он еще спрашивал, часто ли у нас тут разводятся?
– А ты что?
– Я как есть сказал. А он тут же всех здешних женщин в декабристки произвел. Странный какой-то полковник.
– Не вижу ничего странного. Он из совсем иного мира, и наша жизнь ему просто дикой показалась, – высказала свое мнение Анна.
– Ну, так уж и дикой. Он что в другой Армии служил, или в другой стране жил? – возразил Ратников.
– Не в этом дело. Просто такие
18
Анну уже давно на досуге занимала некая мыслительная «игра». Она взвешивала все плюсы и минусы своей жизни. Многие женщины делают это, достигнув определенной зрелости и подводя некий промежуточный итог уже прожитых лет. Для сравнения она анализировала «житие» своих техникумовских подруг. То были в основном жены рабочих, мастеров-прорабов, инженеров, врачей… Чем дольше она об этом размышляла, тем чаще зависть к их городской жизни у нее уже не носила такого безоговорочного характера, как несколько лет назад. Да, у нее в квартире нет ванны, санузла, жилплощадь для такой семьи явно недостаточна, живут они в некотором отрыве от цивилизации, здесь может при непогоде пропасть электричество, зимой заметает дороги, детям до школы добираться на машине за двадцать километров… Все это весомые, большие «минусы». Но так ли уж хорошо и безбедно существование гражданских, городских жителей того же социального уровня, конкретно женщин, даже при условии относительно счастливого замужества? Да, некоторые ее сокурсницы жили в квартирах со всеми, принятыми считать таковыми в Союзе, удобствами. Имеют и дачи за городом, кое у кого есть даже личные машины. Но так ли уютны и удобны те квартиры? Нет, все без исключения живут в той же тесноте, а то и с родителями или коммунальными соседями. Дачи… маленькие на шести сотках, добираться да них в переполненных автобусах и электричках замучаешься. Ко всему этому прилагаются «естественные» прелести советской жизни: очереди, толкотня. А эта нищенски оплачиваемая работа, которая неминуемо провоцирует на воровство. Замучившись на работе, натолкавшись в очередях и транспорте, такая женщина приходит домой «чуть живая», а там ее вновь ожидает опять же «естественная» домашняя женская работа. Тут уж не до детей, не до мужа, не до ласки, не до любви. Нередко семьи от всего этого просто распадались. В Ярославле с семидесятых годов в автозаводском парке в первую очередь для «неустроенных» женщин стали организовывать танцы-вечера «кому за тридцать», прозванные в народе «последней надеждой». И некоторые незамужние и разведенные бывшие подруги Ани являлись завсегдатаями тех танцев.
Будучи в отпусках, Анна наблюдала жизнь тех подруг. Она очень сомневалась, удалось бы ей без ущерба для здоровья выдержать такую же жизнь. А ведь придется выдерживать, из Армии-то мужу уже через пять лет увольняться. Сейчас же она одиннадцать месяцев в году была лишена всеобщего «счастья» советских женщин. Да, на «точке» имелись свои специфические трудности, но толкотни в транспорте, очередей она была лишена, даже тяжелые сумки почти не приходилось таскать. И работа Анны никак не напоминала работу продавщиц городских магазинов: никто на тебя не кричит, никто не хамит, более того даже на покупателей будь то офицерши или даже сами офицеры можно и прикрикнуть, тем более на солдат. Да и за прилавком Анна не столько стояла, сколько сидела – кто здесь посмеет ей что-то сказать. И для переноски тяжестей всегда найдутся помощники, и режим работы она устанавливает для себя сама. Перед приездом детей из школы она магазин закрывала, чтобы приготовить обед им и приходящему на перерыв мужу. Таким образом, ее семья всегда имела качественное и своевременное питание. После работы Анна обычно не очень уставала (за исключением тех дней, когда ездила в полковой Военторг за товаром). Потому сил и нервов ей хватало и на детей, и на мужа. И еще одно немаловажное обстоятельство, оказывающее влияние на женское здоровье и особенно внешность – Анна имела возможность высыпаться по утрам. Отправив детей в школу, а мужа на работу, она вновь ложилась в постель и могла спать «впрок» аж до десяти часов, так как магазин открывала только в одиннадцать. Мелочь? Отнюдь. Недаром так долго сохраняли привлекательность многие дореволюционные барыни-дворянки, или сохраняют современные валютные проститутки. Первые развлекались, а вторые «работали» в основном вечерами и ночью, но потом они хорошо высыпались днем, чего простолюдинки до революции, а простые советские женщины после себе позволить не могли, разве что изредка в выходные.