Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути
Шрифт:
После педучилища ее распределили в одну из школ в шахтерском поселке Приморского края, где она проработала недолго, ибо в то время строительство Бухтарминской ГЭС объявили всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Оля резко активизировалась на ниве общественной комсомольской жизни, вовсю изображая активистку и добилась, чтобы ее отправили на это строительство по комсомольской путевке… Что тянуло ее на родину своих предков? В тот момент она, наверное, и сама толком не осознавала. Она так много слышала от родителей и бывавших у них в гостях их друзей-земляков об Южном Алтае, и в их устах он представал невероятно прекрасным и желанным краем, лучше которого и быть не может. По их словам там и хлеб колосился гуще, чем где бы то ни было, и реки кишели рыбой, и травы выше человеческого роста, и мед необыкновенной сладости, и горы в голубой летней дымке так красивы, что глаз не отвести. Ее неосознанно, наследственно тянуло туда же, куда до конца своей жизни стремились мать с отцом. В советской стране со строгой системой прописки место жительства быстро поменять можно было только так, завербовавшись на какое-нибудь строительство, но наиболее эффективно было «прикинуться»
Большое дело иметь специальность, диплом. Ольга не раз в мысленно благодарила свою воспитательницу из детдома. Девчонок на стройку приехало много, со всех концов страны, ехали в основном за женихами, ибо именно на таких крупных стройках обычно имел место избыток мужчин и определенный дефицит женщин. Но большинство девушек приезжало без специальности, кому везло, становились продавщицами, работницами столовых, любовницами начальников… большинству же дали в руки ломы, кирки, лопаты и отправили долбить котлован под шлюзовые камеры. Сотни молодых девчонок работали на мужской работе в нескольких километрах от Александровского ущелья, где расстреляли коммунаров, которые, вроде бы, положили жизнь за светлое будущие этих тогда еще не родившихся девчат, которые оставляли на этом котловане свое здоровье, свою молодость.
У Оли была специальность, да еще такая востребованная, в строящемся городе энергетиков Серебрянске открывались новые школы и детсады. Молодые семьи появлялись как грибы после дождя, рождались и подрастали дети. Поработав пару лет учительницей младших классов, Ольга уже беспрепятственно, на законных основаниях поступила на заочное отделение Усть-Каменогорского пединститута. Тут же в Серебрянске она и замуж вышла за молодого электротехника, приехавшего из Барнаула для монтажа электрооборудования на строящейся ГЭС. В семейной жизни Ольга тоже с самого начала «играла роль», иной раз так в нее вживаясь, что и сама забывала, кем являлась изначально, и было ли это вообще: полненькая девочка-резвушка в большом уютном доме с няней-китаянкой, поедающая ананасы, отец, в сюртуке и котелке, мать в роскошном платье и шляпе. Если для ее родителей мечтой, светом в окне, темой сновидений была Усть-Бухтарма, то для нее сейчас… Харбин, сладостные воспоминания о золотом детстве.
После 56-го года официально уже не было опасений подвергнуться дискриминации из-за происхождения. Но Ольга уже не могла не «играть роль». Даже с парнем, которому она нравилась, Ольга не могла до конца быть откровенной. Она и ему рассказывала «легенду», только слегка ее подкорректировав в связи с разоблачением «культа личности». Откуда она? Детдомовская, родители погибли в ГУЛАГе, были служащими, по чьему-то навету их арестовали и они сгинули в лагерях. Даже когда тот парень стал ее мужем, отцом ее ребенка, Ольга Ивановна долго потчевала его этой «легендой», не признаваясь, где в действительности родилась, и кто на самом деле были ее родители. Ведь тогда в 50-х – 60-х реабилитировали только жертвы сталинских репрессий, белогвардейцев никто реабилитировать не собирался, атаман Анненков оставался олицетворением белого террора и садистской жестокости, как и все, кто служил под его началом. Да и фамилия Решетников в области ассоциировалась прежде всего с анненковским офицером, расстреливавшим героев-коммунаров. Про тех коммунаров где-то в конце 50-х годов сняли пропагандистский фильм «Хлеб и розы» с артистами Кадочниковым и Самойловой в главных ролях. В том фильме не было правдивого отображения событий, более того все оказалось вымышлено от начала до конца и действие проходило совсем в другом месте, где-то в степной алтайской деревне, так же вымышлены были и имена главных героев.
Для Ольги электротехник Алексей Байков являлся не лучшей партией, в том смысле, что он был родом из Барнаула, то есть почти местный. Она бы предпочла кого-нибудь со стороны, издалека. Но как говориться, любовь зла. Впрочем, о любви тут, наверное, говорить не приходится, она хотела претворить в жизнь последнее пожелание своей воспитательницы – сменить фамилию. Ко всему, ей уже шел 26-й год и природа требовала своего. В 59-м году она вышла замуж. Так Ольга Ивановна стала Байковой.
4
Первый после «окна» урок у Ольги Ивановны был как раз в 10-м классе. Детей в поселковой школе год от году становилось все меньше – падала рождаемость. Еще десять лет назад набиралось три полноценных десятых класса и пять восьмых, сейчас – один десятый и три восьмых. После восьмилетки в девятый класс шло менее трети учеников.
Писали изложение. Ольга Ивановна читала текст, ученики слушали и потом воспроизводили его на бумаге. Большинство сидящих в классе, как юношей, так и девушек, имели явный дефицит собственного веса. Ольга Ивановна и сама после детдомовской голодухи, пришедшейся на ее возраст, когда в основном и формируется организм, так и не смогла «войти в тело». Та упитанная, упругая харбинская гимназистка, которую она видела в детстве, смотрясь в зеркало, осталась только в ее зрительной памяти, а девушкой и женщиной она всегда была худенькой, хотя очертания и пропорции фигуры смотрелись у нее достаточно привлекательно. Тем не менее, накопить даже к пятидесяти годам, хоть какие-нибудь естественные для женщины в возрасте излишки – это у нее не получалось. Сейчас, когда ей показывали старые еще дореволюционные фотографии, где иногда встречались и ее родители, деды и бабки, она удивлялась, почему в ее внешности так мало общего не только с матерью, но еще меньше с бабкой по матери, выглядевшей на фотографиях настоящей кустодиевской купчихой. Но на одной из свадебных фотографий своих отца и матери, она рядом со своей дородной бабкой-атаманшей увидала совсем худую пожилую женщину, и ей объяснили, что это ее вторая бабка. Ольга Ивановна поняла, что не только детдомовское и последующие недоедания виноваты в ее собственной худобе, тут, видимо, и гены бабушки Лукерьи сыграли свою роль. Глядя на ту же свадебную фотографию, она просто диву давалась,
Нельзя сказать, чтобы Ольга Ивановна не пыталась стать обыкновенной, рядовой советской обывательницей. Но превратиться в советскую мещанку оказалось не так-то просто. В городе Серебрянске, что возник при строительстве ГЭС, где она жила и работала с мужем, совсем не оказалось условий чтобы «забиться» хотя бы в семейную скорлупу. Да и скорлупы-то, своей отдельной квартиры, не было. Жили Байковы, как и другие молодые специалисты в семейном общежитии. От проникающего везде и всюду коллективизма спрятаться было негде: и на работе все на виду, и дома все общее, общая кухня, коридор, душ, туалет, все в курсе, что творится у соседей и наоборот. Истинные, урожденные советские люди, во всяком случае многие, к такому привыкли с детства, они иного и не видели, так же жили и их родители. Но Ольга Ивановна знала и иную жизнь и потому, опять же, не жила, а продолжала «играть роль», везде, и на работе, и во взаимоотношениях с соседями… и в семье. Постепенно отходя от отроческого страха, она все сильнее начинала ненавидеть окружающее ее мироустройство.
Особенно тяжело было «выдерживать роль», когда приходилось водить учеников своего класса на обязательные экскурсии в Александровское ущелье к памятнику расстрелянным коммунарам, или сдавать в институтские сессии экзамены и зачеты по Истории КПСС и Научному коммунизму. После замужества вроде бы стало легче, но не надолго – ей все невыносимей становилось жить под «маской». В 61-м году у Ольги Ивановны родился сын, но в быту ничего не изменилось, ибо жилья в Серебрянске строили мало и получить свою квартиру в течении ближайших 10-ти 15-ти лет казалось нереально. К тому же строительство ГЭС завершили, и она уже перестала иметь статус ударной стройки коммунизма, что автоматически означало резкое снижение уровня снабжения промышленными и продовольственными товарами. Тут Ольга Ивановна и предложила мужу, ввиду бесперспективности дальнейшего пребывания в Серебрянске, переехать на жительство во вновь строящийся поселок Новую Бухтарму, где им наверняка предоставят, наконец, отдельную квартиру.
До заполнения водохранилища Ольга Ивановна успела побывать на родине предков в Усть-Бухтарме. Ольга Ивановна, припоминая рассказы родителей, успела походить по улицам этой обреченной бывшей казачьей твердыни, увидела осевший земляной вал крепости, заколоченную церковь. В здании районной администрации, которая перебралась в Серебрянск, бывшем станичном правлении, когда-то сидел ее дед, станичный атаман Тихон Никитич Фокин. Нашла она и жилище своих дедов. Обширный атаманский дом за три десятка лет клубной деятельности и отсутствия настоящего хозяйского догляда превратился в большую полуразвалюху с покосившимся крыльцом и явно неисправной крышей. В старом решетниковском доме жили какие-то сторонние люди. Потом, когда все перебрались, пришли бульдозеры окончательно разрушить Усть-Бухтарму, сравнять ее с землей, чтобы дно рукотворного моря было ровным. Ольга Ивановна сходила и на кладбище, где испокон хоронили усть-бухтарминцев, но не нашла там и упоминания, ни о Решетниковых, ни о Фокиных. Ее предки, как отец с матерью, так и деды, будто бы и не существовали никогда на свете, сгинули без следа. А теперь и само место, где жили тысячи людей верно служивших России, должны были поглотить поднятые плотиной воды Иртыша и Бухтармы.
А в непосредственной близости от новоявленного поселка уже вовсю строился цементный завод, самое большое предприятие всей округи, чтобы лишившимся плодородной пойменной земли людям, образно говоря, «дать кайло в руки», обеспечить истинной пролетарской работой. Это, конечно, если смотреть с идеологической точки зрения, а основная цель, с которой строился цемзавод, обеспечить стройматериалами бурно развивающийся и растущий бешеными темпами Усть-Каменогорск. Поначалу, пока его оборудование было новым, цемзавод являлся предприятием успешным и очень рентабельным, и потому сразу стал строить для своих рабочих и служащих жилье, благоустроенные пятиэтажки с удобствами. Именно ради этих квартир и шли работать на завод люди, бывшие жители Усть-Бухтармы, кто не уехал с родины, ради них гробили свое здоровье в самом высокооплачиваемом и вредном цехе, в «обжиге», ради них обрекали себя и своих детей дышать насыщенной цементной пылью воздухом. Впрочем, тогда, в начале 60-х, казалось, ничто не предвещало в перспективе экологической катастрофы. Никто даже помыслить не мог, что из-за специфического расположения окрестных горных хребтов, выбросы из труб цемзавода не будут рассеиваться, а почти все осядут здесь же на узкой полоске побережья водохранилища, на сам поселок цементников. Не могла этого знать и Ольга Ивановна, потому и без труда уговорила мужа, которому все равно грозило сокращение на прежней работе, а в Барнаул он не мог везти жену с маленьким ребенком, ибо там его родители жили в малюсеньком собственном домишке с его младшими сестрами. В общем, они без колебаний покинули общаговскую комнату в Серебрянске и поселились опять же в однокомнатной, но отдельной квартире в щитосборном домике в Новой Бухтарме. Муж сразу же устроился по специальности на завод и встал в очередь на получение благоустроенную квартиру, а Ольга Ивановна, отдав сына в ясли, стала учительницей Ново-Бухтарминской школы, тогда еще базирующейся в старом барачного типа здании-времянке.