Дорога в один конец
Шрифт:
Скрип тормозов разбудил Вадима, и за окном сквозь пелену утреннего тумана проявилась вывеска «Слоним».
– Дядя, где это мы? – открыв окно, спросил он железнодорожника, осматривающего состав.
– Белоруссия, – выдохнул тот ответ вместе с папиросным дымом, не поднимая взгляда, и стукнул молоточком с длинной ручкой по буксе колесной пары.
– Бросьте, пожалуйста, письмо.
В поплывшее окно вагона успел разглядеть Вадим, как железнодорожник поднял брошенный конверт.
После девятого класса, во время сборов будущих призывников, Вадим впервые посетил воинскую часть, стоявшую в райцентре.
Здесь же, как с другой реальности, впервые увидели зеленые фуражки на головах местных аборигенов, презрительно смотревших на стадо еще не солдат, но уже и не гражданских. Они явно не завидовали строю новоиспеченных краснопогонных младших сержантов, ждавших с нетерпением свою добычу. И, тем более, не завидовали прибывшим кандидатам в солдаты, зная, что ждет этих, еще романтически настроенных, юнцов. Бойцы в зеленых погонах спокойно и размеренно жили на этой тихой пограничной заставе. Не напрягаясь, несли службу на самой спокойной границе Советского Союза, и не стремились ни в какие «германии» на «передовые рубежи».
Все это уже потом Вадим услышал, увидел и узнал, и тоже не захотел ни на какие «передовые рубежи», хоть и за границу. Но кто уже их спрашивал, и что они могли! Вот уже где была лотерея! Вот уже где случайность играла судьбоносную роль!
«Стадо» с трудом построилось на пыльном плацу. Стоявшие перед ними сержанты с интересом и азартом разглядывали добычу. Долгих восемь месяцев тяжелого срока в страшной «школе СС», как они ее называли, – полковой школе сержантского состава (ПШСС), ползли или бежали они с полной выкладкой по проклятой Вульдхайде и пескам Фридерсдорфа к этой минуте блаженной власти. И вот она настала.
– Кто имеет водительские права, десять шагов вперед!
Толпа выпустила несколько десятков претендентов на то, что может потом пригодиться в цивильной жизни. Вадим рванул одним из первых. Тут еще была возможность принимать решения. Сержанты с автомобильными эмблемами на петлицах начали формировать отделения, и Вадим подумал, что не все так плохо. Ему казалось, он любит их всех – этих таких взрослых в хорошо подогнанной, выбеленной частыми стирками, форме командиров – старших товарищей и наставников.
6-е отделение 11-го автовзвода. В этом маленьком мирке из десяти человек предстояло найти свою нишу. То ли младший сержант Благород отбирал себе шестым, то ли Вадим оказался по каким-то причинам в районе шестой десятки? Не было никакой логики в отборах. Все играли вслепую. Ох, Ее Величество Случайность!
Неуклюже спрессовали взвод в подобие строя. Как Иисус Христос с небес, в выбеленном хлоркой «хебе», с новыми алыми погонами с широченной старшинской «лычкой» и офицерских сапогах, перед будущей боевой единицей явилась новая личность:
– Одиннадцатый взво-о-о-д! Становись!
Быстрее всех засуетились младшие командиры. По инерции вбитый намертво школой страх перед сержантом придавил осознание командирами самих себя.
Это был заместитель командира 11-го взвода, в который попал Вадим. Замкомвзвода уже готовился к увольнению в запас – то есть, был «дембелем», но ему
– Равняйсь! Смирно! В столовую, шагом! Марш! – Как белый солидный гусь стаю разномастных гусят, вальяжно повел старшина-дембель свой взвод подхарчиться.
Обед, пока еще, оказался для новобранцев несъедобным. Щавель для зеленого борща был явно накошен на ближайшем лугу, да и отделить его от травы никто не напрягся. На второе был (удивилсяВадим) молочный кисель, который он очень любил в детстве, поэтому первое было им проигнорировано. Но к киселю, почему-то, подавалась какая-то смесь, не очень приятно пахнущая рыбой. Оказалось, что кисель – это картофельное пюре из сухой картошки. Солдатская братия слопала по бутерброду с маслом, запила чем-то похожим на чай и сделала вид, что сыта.
А за соседним столом неспешно трапезничали бойцы в зеленых погонах, с ухмылкой глядя на происходящее и комментируя вполголоса. На их столе дымилась жареная картошечка и стояла миска с горкой квашеной капусты с солеными огурчиками. Все это запивалось молочком.
Это были местные служивые, тихое житие которых по весне тревожилось на пару месяцев. Сначала десантом со свежими «лычками» на потертых погонах, прибывшим из Германии – вроде тоже пограничников, но каких-то очень уж засекреченных. Потом толпой разношерстной призывной публики с азартным блеском в глазах поначалу. Для довольно скучноватой жизни аборигенов эта непродолжительная суета на их территории была бесплатным развлечением. Контакты с ними были запрещены категорически, и Вадим дальше понял, почему.
Командир отделения – младший сержант Благород, с видом матерого гаишника только начал переписывать личные данные вверенных ему еще не бойцов, даже не «воинов», как поступила команда в баню. Вновь с трудом построились и попылили к невзрачного вида зданию, что находилось в стороне от казарм.
Призывники, в основном, были в старом, некоторые даже в рванье, поэтому отсылать «гражданку», как привет домой, желающих не нашлось. Хорошо, что Вадим не успел намылиться. Только брызнуть на себя водой из тазика подсуетился, как в парную вонь бани с тусклого силуэта двери рявкнуло:
– Выходи строиться! Бегом! Что не ясно?!
Позже он узнает, что хуже этой команды есть только одна – «Подъем!» Некоторые вывалились в предбанник в мыле, некоторые не успели даже водой обрызнуться. Баня, оказывается, была не «помоищем», а неким «чистилищем» или «святилищем», – символическим началом «перековки». Это было, как отмашка: «Давай!» С этого момента «лычки» на замызганных погонах прослужившего год новоиспеченного командира «освящались» и «давали право».
Голая череда права лишенных, еще не утратившая иллюзии, скорее пока удивленная, выстроилась за получением нового обличил, которое должно уравнять всех прибывших в одном праве – отсутствии права иметь какое-либо право.