Дорога в Омаху
Шрифт:
– Генерал?
– Да, командир? Какие координаты, если взглянуть на карту, сэр?
– Коор… Что? А, куда мы едем? Ну так вот, я попросил подготовить к нашему приезду летний дом свояка в Свомпскотте. Расположенный на берегу моря, он просто восхитителен и, поскольку сам хозяин со своей супругой, сестрой Шерли, отбыл в Европу, будет в полном нашем распоряжении…
– Прекрасно, командир Пинкус! Комфортабельный бивак в боевых условиях значительно поднимает моральный дух войск. Точный адрес известен? Я должен сообщить его маленькому Джозефу в Бостон, потому что скоро к нам прибудет подмога.
– Запоминайте: поместье Старый Уортингтон, Бич-Роуд, владелец –
– Хорошо, командир Пинкус! Вспомогательные силы выделены нам из элитного корпуса, так что дом-то уж они всегда найдут. Еще что-нибудь?
– Скажите жене Пэдди, куда мы едем. На тот случай, если разминемся в пути.
Передав полученную им информацию Эрин Лафферти, Хаук услышал от нее предельно краткий ответ:
– О господи, слава тебе! Мне придется иметь дело с кошерными мальчиками. И позвольте заметить вам, генерал, кто-кто, а они-то всегда знают, где раздобыть мясо получше и самые свежие овощи!
– По-видимому, вы бывали там прежде?
– Бывала там! Не сообщайте священнику моего прихода, но великий Сидни и его прелестная жена Сара заставили меня стать крестной матерью их мальчика Джошуа, – так, как это делается у евреев. Джош для меня что сын родной, и мы с Пэдди молим бога, чтобы он и Бриджи поладили, если вы понимаете, что я имею в виду.
– А как насчет священника вашего прихода?
– Откуда он, черт возьми, узнает? Он пьет разные там французские вина и доводит нас до умопомрачения своими разглагольствованиями относительно их «букээта». В общем, ни рыба ни мясо!
– Тигель, да и только, – отозвался спокойно Хаук и спросил затем, усмехаясь: – А вы никогда не думали о том, чтобы увидеться с папой римским? Я знавал одного, он рассуждал примерно так же, как и вы.
– Травите байки! Тупая ирландская корова, и думает так же, как я?
– Смиренные да наследуют землю, ибо на их плечах покоится праведность всего человечества!
– Вы что, насмехаетесь надо мной? Если это так, то мой Пэдди хребет вам переломает!
– Я и в мыслях такого не имел, мадам, – ответил Хаук, и, разглядывая профиль Эрин Лафферти, этот солдат, считавшийся одним из самых ловких и искусных в рукопашном бою офицеров, когда-либо служивших в армии, добавил: – Что же касается его, то уверен, что он сделал бы это. Запросто стер бы меня с лица земли.
– Ну, он это и впрямь может. Да и мальчик мой ему под стать!
– Главное, у него есть вы.
– О чем вы там толкуете? Видит бог, я давно уже не в том возрасте!
– Я значительно старше вас. И вообще эти вещи не связаны друг с другом. Я просто хотел сказать, что это честь для меня – быть знакомым с вами.
– Право же, солдат, вы меня смущаете!
– Я не думал этого делать!
Эрин Лафферти выжала акселератор до пола, и машина рванулась вперед.
Вольфганг Хитлах, урожденный Билли-Боб Бэйю, прошел через турникет и, придерживаясь указателей, двинулся по широкому коридору аэропорта Лоуган в отделение выдачи багажа. Ему, одному из трех высокооплачиваемых – чтобы не сказать, сказочно щедро – бойцов отряда особого назначения, сформированного бюро по трудоустройству «Кадры плюс-плюс», предстояло встретиться с остальными двумя «камерад» на огороженной парковочной площадке напротив стоянки такси. В качестве опознавательного знака он имел при себе сложенный вдвое номер «Уолл-стрит джорнэл»
Если бы он не нуждался столь отчаянно в работе, то отверг бы из принципа сделанное ему предложение. «Джорнэл» был хорошо известным символом деградированных, страждущих денег демократий, и его следовало бы сжечь вместе с девяносто девятью процентами остальных издаваемых в стране газет и журналов, начиная с презренных «Амстердам ньюс» и «Эбони», публиковавшихся в Гарлеме для его обитателей. Нью-йоркский Гарлем представлялся ему своего рода инкубатором, воспроизводящим неполноценных черномазых возмутителей спокойствия, а Уолл-стрит – военным лагерем, созданным втихую на еврейские деньги. Но, к сожалению, Вольфганг остро нуждался в куске хлеба, поскольку благотворительные чеки, позволившие ему получать пособие, были отобраны у него в отделе по вопросам безработицы подозрительным черномазым клерком. И, вопреки своим мировоззренческим устоям, он взял аванс в двести долларов и авиабилет.
Он знал только одно: на него и его «камерад» возложена защита семи человек, скрывавшихся от властей, причем трое из них были военными. Это означало, что там будет шестеро боевиков, охраняющих четверых штатских, – ничего себе, хороший кусок штруделя [127] , который полюбил он во время двухмесячных занятий в горах Баварии, где его готовили к подобной деятельности господа из Четвертого рейха. [128]
Вольфганг Хитлах, с «Джорнэл» в одной руке и ручным багажом в другой, ловко лавируя между машинами, успешно пересек пару подъездных путей, отделявших его от автостоянки. «Ни в коем случае не привлекать к себе внимания!» – думал он, шагая сквозь предзакатный солнечный свет к огромному гаражу. Данное ему поручение было столь секретно, что, если верить бюро по трудоустройству «Кадры плюс-плюс», он не имел права и слова проронить о своей работе даже фюреру, если бы тот был жив, а такая возможность, натюрлих [129] , не исключается. По-видимому, предстояло охранять лиц столь высокого ранга, что правительство не решилось положиться на слабаков неарийского происхождения, просочившихся в секретные службы.
127
Штрудель – слоеный пирог.
128
Четвертый рейх – условное название фашиствующих сил в Германии.
129
Естественно (нем.).
«Где же его „камерад“?» – недоумевал он.
– Ты Вольфи? – обратился вдруг к нему чернокожий гигант, вынырнувший из-под сени круглого бетонного столба.
– Что?.. Кто?.. Что вы сказали?
– Ты что, не слышал меня, шибздик! У тебя в руках газета, и красные чернила мы разглядели еще тогда, когда ты переходил те две дорожки. – Черный исполин протянул с улыбкой руку. – Приятно познакомиться, Вольф! Кстати, чертовски странное имя…
– Да-да… Пожалуй, это верно. – Нацист принял предложенную руку так, словно боялся, коснувшись этой плоти, подцепить заразу на всю свою оставшуюся жизнь.