Дорога в прошедшем времени
Шрифт:
Отец мой родился в Тисуле, а Леонов – в Тисульском районе. Можно считать, если смотреть из космоса, оба они родились на берегах озера Берчикуль.
Так называемый «ренегат» К. Каутский, один из выдающихся представителей европейской социал-демократии, еще в 1930 году в книге «Большевизм в тупике» высказал свой взгляд на «приватизацию»:
…Как должен поступить демократический режим с национализированными крупными промышленными предприятиями, которые он получит в наследство от Советского государства? Требует ли демократическая программа попросту передачи этих предприятий капиталистам на том основании, что Россия еще не созрела для социалистического производства?
Такой образ действия был столь же нелеп, как и противоположный образ действий большевиков –
Для всякого общественного организма, каково бы ни было его строение, необходимы непрерывность, бесперебойный ход производства. Всякое сколько-нибудь значительное и длительное расстройство означает кризис, страшное бедствие.
Такое страшное бедствие и сотворили наши «либеральные демократы». Скорее всего, по глупости, нежели по злому умыслу, а тем более по указке ЦРУ. Хотели выглядеть умными перед всеми этими мелкими западными советниками. То, против чего я, как и многие, выступал в 1990–1991 годах, команда великого администратора свершила с большей решимостью, чем в свое время большевики провели национализацию. Путем очевидного жульничества с ваучерами легализовали теневые капиталы советских цеховиков, кооператоров и за бесценок разбазарили создававшийся многими поколениями производственный потенциал страны, ее недвижимость.
Государство и при социализме не было особенно богатым, а точнее, не очень рационально использовало свои богатства, отдавая предпочтение обороне. После приватизации оно ничего не приобрело, потеряло самые доходные отрасли, стало совершенно нищим. Это ведь факт. Что тут доказывать? И это – результат деятельности не Ленина – Сталина, не каких-то там инопланетян, а всем хорошо известных реформаторов-приватизаторов. Не так сделали приватизацию. Не для создания миллионов собственников, а для создания скороспелых миллионеров. И власть сама активно участвовала в самообогащении за счет госсобственности. А за счет чего еще? Другой-то собственности в стране не было. Эта тотальная госсобственность состояла из какой-то относительно небольшой части зданий и сооружений, построенных еще до революции 1917 года, но подавляющая часть производственного потенциала была создана первым в мире социалистическим государством. Создана по планам партии, ценой жертв и лишений. Зачастую на костях ГУЛАГа, позже на бескорыстном энтузиазме комсомольских строек: «Через четыре года здесь будет город-сад». Ужасна судьба этой «материально-технической базы коммунизма». Ее создателям, получавшим Красные знамена за победы в соцсоревнованиях, и в страшном сне, под телегой в степи, где… будет «город-сад», не могло присниться, что весь этот символ могущества Страны Советов станет принадлежать каким-то акционерам, банкам, олигархам, международным фондам, а по сути – «акулам-капиталистам», тем, которых стахановцы и ударники строек коммунизма ненавидели всей своей комсомольской душой…
В итоге же избранный ими президент отдал всю гордость Страны Советов за бумажки, за бесценок, за скупленные за бутылку ваучеры. Не было хозяина при социализме – не появился он и при «капитализме». К тому, что легко досталось, по-хозяйски не относятся.
Моя жизнь была бы менее интересной, если бы я не имел возможности более 15 лет наблюдать в новой изменяющейся российской действительности интернациональную команду высокообразованных, веселых людей, целью которых было привлечение инвестиций в российскую экономику. В какой-то мере я и сам участвовал в этом исключительно важном деле, помогая иногда советом, иногда скепсисом, иногда организовывая контакты с высоким бывшим советским начальством (например, Горбачев, Примаков, Яковлев, Щадов, МВД (но только не КГБ). А иногда мешал, исполняя партию профсоюзов, препятствовал сокращению рабочих мест (конфеты в Казани, лес на Сахалине, цемент в Вольске). Не нравилось мне и то, что мы какую-то часть все более и более увеличивающихся возможностей потратили на развитие отвратительной московской рекламы. Но это мелочь. Все остальное было прекрасно. Бессменные капитаны нашей команды Майкл Калви и Алексей Калинин в любой шторм и кризис крепко держали руль. Конечно, нам повезло. Мы не особые, а особенные. У нас своя вселенная.
Ее открыл нам и всему человечеству наш мужественный президент космонавт А.А. Леонов. У нас своя история с географией. Ибо мы носим славное имя Витуса Беринга, сумевшего заглянуть в настоящее и поспешившего открыть пролив, соединивший нас с Америкой. Сотрудничество России и США очень важно для всего человечества. И я бы сказал, что оно неизбежно.
Хотелось бы понять причину провала, казалось, обреченного
Они реформы провалили, ошибки не признали и не ушли. Почему? В ответе на этот вопрос и есть разгадка причины провала. Нам опять не повезло в частностях, в субъектах, личностях. Все дело в человеческих качествах. Точнее, в человеческих слабостях.
Когда Ельцин и его приспешники, свергнув Горбачева, ценой отказа от Союза пришли к власти, они, конечно, очень скоро поняли, что задуманное не получается. Прыжок через «шоковую терапию» в рынок и демократию не удался. Но, к сожалению, еще до того, как они это поняли, они уже ощутили свою полную безнаказанность. В первых главах книги я говорил об огромной власти партийных вождей. Если посмотреть на это «коммунистическое далеко» из нашего «демократизма», получится – я сильно преувеличивал. Там все-таки был какой-то «партгосконтроль», а также скромные рамки портрета Ильича. Власть президента Ельцина была абсолютно бесконтрольна. В этих условиях причиной провала реформ явились банальные человеческие пороки и слабости. Прежде всего – алчность. Вырвавшись, как говорили на Руси, из грязи в князи, обалдев от ранее невиданного долларового изобилия, трудно было удержаться от соблазна не откусить от «ничейной» собственности, бывшей государственной, подлежащей блицприватизации. Не расширяя всей гаммы чувств реформаторов, можно упрощенно утверждать, что самый пустейший человеческий порок – жадность, разросшийся при бесконтрольности и безнаказанности до неприличных размеров, и сгубил реформы. Аскетов не нашлось. Жадность приобрела форму эпидемии, породила всю эту мерзкую войну компроматов, заказные убийства, раковую опухоль коррупции.
К сожалению, надежды конца 80-х – начала 90-х годов на то, что Моральный кодекс строителя коммунизма заменит мораль христианства, не оправдались. Постсоветская церковь оказалась сама слаба морально. Нам не повезло тотально.
Наш земляк Алексей Мельниченко был высоким и худым юношей. Гладкая, с румянцем на щеках кожа. Длинные руки, широкая кость. Родом из города Киселевска.
Он учился с моей женой Людмилой и сестрой Ириной в одной группе Новосибирского мединститута. Я не был с ним достаточно хорошо знаком, но он мне нравился.
И мы были как-то особенно взаимно приветливы, когда изредка встречались в районе института… О том, что случилось с Лешей Мельниченко весной 1957 года, расскажет моя жена:
«…Лешка Мельниченко был крупный и симпатичный очень. Глаза большие-большие. И учился он хорошо. Тогда было много общественных дисциплин: диамат, политэкономия, что там еще… По ним велись семинарские занятия. Лешка был очень активен. Всегда имел свое мнение. Задавал много вопросов. Иногда целое занятие так проходило – в «перепалке» Лешки и преподавателя. Он со многим был не согласен. Кончалось тем, что преподавательница уходила разъяренная, а мы, естественно, были довольны… Глупые были. Не помню точно его вопросы, но помню, что преподавательница покрывалась красными пятнами.
Однажды пришел к нам на занятие декан. Сидел, слушал-слушал… И вдруг Лешка вступил в полемику. Видно было, что Лешкины вопросы декану не понравились. Они не были «антисоветскими», просто Лешка удивлялся, почему при капитализме рабочие лучше живут и тому подобное… Декан сказал, что у него много жалоб от педагогов, 3 что Мельниченко ведет себя неподобающим образом, задает всякие вопросы, сбивает людей с толку… Короче, стал его ругать. Лешка оправдывался, пытался что-то объяснить.
Потом с ним где-то беседовали. На какое-то время он притих, но не очень. Вскоре опять стал активным, причем не как раньше. Не только вопросы задавал, а уже сам что-то пытался доказать. В общем, нам все это было интересно и нравилось. Но мы и подумать не могли, чем все это может кончиться…
Декан его вызывал несколько раз. Староста беседовал, он у нас уже пожилой был человек, лет тридцати. Потом устроили комсомольское собрание курса. Пригласили всю группу и сделали Леше «разборку». Сказали, что он – плохой комсомолец.
– И ты выступала?
– Да что ты! Мы сидели, молчали. Выступали в основном преподаватели и активисты, от комитета комсомола… не помню кто…
– Ты же была секретарем комитета комсомола?
– Я? Да ты что! С ума сошел? Я взносы собирала. И всё. И Лешка-то совсем не был активистом. В школе – был. В институте – нет. Там некогда было.