Дорога во все ненастья. Брак (сборник)
Шрифт:
– Да, Галкина все-таки – красивая, – позаплетал языком Андрей, поднимая стакан с водкой, а Гриша добавил: – Красивая, но все-таки – Галкина…
Больше обо мне почти не вспоминали.
Если не читать того, что в какой-то момент, Андрей посмотрел на меня, потом на себя в зеркало и высказался, ни к кому не обращаясь:
– Петр такой молодец, что немного порока нам с Гришей не повредит… – при этом он погрозил себе пальцем.
Дальше у Андрея и Гриши наступила фаза, во время которой можно было начать придаваться главной страсти всех россиян – страсти к доступной уму философии после третьего стакана……Телефон в квартире Григория Керчина зазвонил, когда они с Андреем перешли к третьей бутылке – на этом этапе отвечать по телефону можно все.
Какая разница?
Поэтому,
Звонить мог кто угодно, и в любом случае, я мог предложить перезвонить на утро.
Но звонил тот, чьего звонка не ждал никто – доктор Дмитрий Николаевич Зарычев:
– Вы не спите?
– Нет. А что случилось?
– Все.
– Что – все?
– С вашим другом случилась беда.
– Говорите, доктор.
Медицина – это лучшая из бед, с которой сталкиваются люди…– У вашего друга гепатит.
– Что?
– Гепатит С.
– Это точно?
– Мы послали кровь на повторный анализ.
Но, вы сами понимаете, каким будет результат.
И помните – бессилие начинается с непризнания фактов.– Дмитрий Николаевич, может случиться какое-нибудь чудо, и это окажется ошибкой? – Я не верю в чудеса, и, потому, со мной они не происходят.
– Доктор, что мы можем сделать?
– Прежде всего, предложить его девушке пройти анализы крови.
Конечно, с одной стороны – человек – это целая вселенная и венец мироздания.
Но, с другой – всего лишь, очередная среда обитания для вирусов.– Так, – вздохнул я, – На днях мы приедем.
И спасибо, что позвонили, Дмитрий Николаевич.
– Я позвонил не случайно.
Мне показалось, что вы и ваши друзья – хорошие люди.
– Вы тоже хороший человек, доктор.
А хорошим человеком случайно быть трудно.– Чем сейчас занимаются ваши друзья?
– Упражняются в слабоумии.
– Что?
– Водку пьют, – я сообщил об этом доктору спокойно, хотя и понимал, что обычно, водка, не может быть оправданием водке.
Исключение, составляют только те случаи – когда может.
– Я тоже, – сказал мне на прощанье доктор Зарычев, а потом в трубке послышались короткие, как позывные первого искусственного спутника, гудки…О том, что у Васи гепатит, я решил не говорить Григорию и Андрею до утра.
До утра я должен был нести эту ношу один…
Тогда, я не позавидовал себе.
Но ведь я не знал, что это – самая легкая часть этой ноши.
Остальную – мы потом разделили на всех четверых поровну…Художник Василий Никитин
Любой вопрос можно решить трояко: правильно, неправильно и так, как в России…
…Когда мне определили место в палате, я, поначалу, испытал некоторое замешательство, граничащее с легкой оторопью и, даже, с робостью. Просто, кое-кого из других отделений, я встретил во дворе, пока ждал старшую медсестру, выдавшую мне больничную робу и комплект довольно чистого, хотя и потертого постельного белья.
После раздачи слонов, старшая медсестра притянула мне какой-то гроссбух:
– Это правила поведения в больнице. Прочтите и распишитесь.
Я подержал увесистый канцелярский том на руке, ощутил его вес и значительность, а потом вернул его старшей:
– Распишусь просто так.
Мне жизни не хватит, чтобы все это нарушить.Медсестра посмотрела на меня, не враждебно и даже не осуждающе. Скорее – разочаровано, как смотрят на человека, который не оправдал ожидания при разгадывании кроссворда, и не уловил очевидного:
– Идите в палату…
Правила занимают только первую страницу. Остальное – подписи пациентов.
Дня была половина, и, наверное, из-за этого, палата была пустой.
В ней оказалось четыре кровати, две по стенам и две – посредине комнаты, и мне досталась та, что у стены.
Левой, если смотреть от входа.
Кстати, запирающихся дверей в палате не было, и она отделялась от коридора, в который выходили входы в такие же палаты, только довольно глубокой нишей, в которой находился поем.
Кирпичей в шесть, не меньше.
Стены палаты были выкрашены казенной желтоватой краской, не яркой, видимо для того, чтобы не возбуждать пациентов, таких же как я, мучеников и мучителей судьбы.
Я
– Почему я здесь оказался? – хотел спросить себя я, но тут же вспомнил слова Петра, сказанные им, уже не помню по какому поводу: – Только сумасшедший думает, что у всего есть причина.
Пока я разбрасывал мозги на эту тему, в палате появился молодой паренек, наверное, местный, потому, что в нем было что-то неуловимо околокалужское. Даже порочность его незлого лица казалась какой-то провинциальной.
«Тоже – сумасшедший?» – подумал я, и, на всякий случай, поздоровался.
Для начала, я решил играть самую безопасную роль – роль простака.
Нужно быть достаточно хитрым, чтобы внушить другим, что ты прост.– Здорово, – ответил мне парень и почему-то подмигнул, – Курить есть?
– Есть, – сказал я, отлично видя, что из нагрудного кармана его куртки торчит пачка самой дешевой «Явы».
– Значит санитары не обшмаляли. Они, из первого отделения, очень любят с новенькими так делать. А-то – мои закуривай.
Мое представление о степени сумасшествия парня дало первую трещину:
– А разве здесь можно курить? – спросил я парня.
– Нет, но мы в туалете курим.
Ты здесь в первый раз?
– Конечно. А ты?
– В четвертый, – в его словах звучала некоторая гордость. Не слишком бросающаяся в глаза, но все же заметная.
Установленными мировыми рекордами так не гордятся. Тем более, что у авторов рекордов принято в начале благодарить тренеров и болельщиков.
А тут было что-то от личного, бесколлективного достижения. Мол, поймал сома на четыре кило, а вы уж сами судите – кто молодец – я или сом, что таким в нашей речке-вонючке вырос.
В общем, парень показался мне безнапряжным, и мы отправились в туалет курить.
Там я и задал, мучавший меня вопрос:
– Скажи, а что, здесь все сумасшедшие?
– Да – не, – ответил парень, пуская кольца дыма в потолок. Потом задумался, наверное, решая, как бы мне получше, попонятней ответить:
– Такие же, как мы…В туалете было жарко из-за того, что двойные рамы с его окон не снимались круглый год.
Невозможно было даже открыть форточку, фрамуга которой оставалась заклеенной еще с прошлого, а может даже с позапрошлого, если судить по толщине пыли на заклейке, года.
Парень расстегнул робу.
Под ней, на его голой худой груди висел медный крестик на суровой нитке.
Увидев мой взгляд на крестик, он сказал:
– Раньше у меня серебренный был, да я его пропил, – видимо, гордость за себя, была той немногочисленной ношей, которую пропить оказывается невозможно.
Во всяком случае, даже то, что он пропил крест, парень сообщил мне с той же потаенной гордостью:
Грех, конечно.
Может из-за этого, я потом триппер подхватил, – про триппер было сказано с теми же гордыми интонациями, как и про крест:
– Но ничего…
И мне пришло в голову спросить парня.
Все равно, в моем положении и в данном месте, спросить об этом больше было у некого:
– Что страшнее: ад или триппер?
Парень задумался, и довольно надолго. Я бы и сам задумался – задай мне кто-нибудь такой сложный вопрос.
Потом, наверное, взвесив все за и против, он сказал:
– Ад, конечно. Но, в смысле возможности – триппер в наших местах более вероятен…Художник Андрей Каверин
…Олеся смотрела сквозь меня, как Петр 1 с памятника Церетели.
Серьезно, и, в тоже время, ничего не понимая.
Этим она была слегка курьезна.
Впрочем, памятники Церетели курьезны тоже, хотя это – никаким образом не влияет ни на чье отношение к жизни.
Она смотрела на меня, а я молчал, потому, что все, что можно и нужно было сказать – я сказал в первую же минуту. Иногда умным помолчать почти так же полезно, как и дуракам.
Во всяком случае, это молчание дало возможность рассмотреть девушку, которой мне пришлось принести недобрую весть. Того, что самую недобрую, страшную весть, эта девушка принесет себе сама, в тот момент я не знал.