Дорога войны
Шрифт:
– Делай свое дело!
Фламин торжественно омыл руки в тазу с морской водой и сжал нож.
– Юпитер Всеблагой! – грянул он хорошо поставленным басом. – Мужчина ты или женщина, бог или богиня, прими жертву и благослови брак Гая Антония Скавра и Сассы дочери Сасига! Даруй им долгую жизнь и здоровых детей, пусть их обойдут беды и несчастья, болезни и ссоры!
Он возложил на алтарь каравай хлеба из полбяной муки, а затем быстрым, заученным движением поразил буренку в сердце. Оставалось совершить самое простое – выбрать печень, кишки, легкие, сварить все это и возложить
– На тебе, боже, что мне негоже, – шепотом прокомментировал Эдик.
– Цыц! – сказал Сергий с улыбкой.
А жрец тем временем подвел овцу к алтарю Юноны. Одним метким ударом он умертвил животное. И тут же вырезал печень.
– Пусть всякие огорчения будут изгнаны из супружества Гая и Сассы, – сказал фламин, бросая печенку к алтарю.
Помощник живо наполнил одну чашу вином с медом, а другую – молоком и передал жрецу. Тот опрокинул оба сосуда на алтарь, четко проговаривая:
– Прими, благосклонная Юнона, это вино и это молоко, которые я тебе подношу!
Повернувшись к толпе, жрец воскликнул:
– Боги приняли жертвы!
…Сасса всю ночь не спала. Она жила в доме, снятом Сергием, где ей выделили всю женскую половину. Сассу не отпускали вечные переживания девушки перед замужеством, она прощалась с прошлым, будто советуясь с тенью отца, молилась богам, мечтала о будущем. Она лежала с широко открытыми глазами и смотрела в потолок. Смутные картины представлялись ей – спокойные, стыдные, радостные, печальные. Что ей уготовила судьба? Что припасли боги, какие испытания? Смертные не ведают грядущих дней, им остается лишь верить и надеяться. И еще любить.
Накануне, подчиняясь римскому обычаю, Сасса сняла свое платье и принесла его в жертву ларам. Хихикающие и пересмеивающиеся девушки, живущие по соседству, повязали ей на голову красный платок и надели белую тунику-ректу, прямую и длинную, перехваченную белым поясом из овечьей шерсти, – «как шерсть остригают пучками, плотно соединенными между собой, так и муж да составит с женой одно целое». Пояс завязали сложным «геракловым» узлом, защищающим от колдовства.
Волосы невесте разделили на шесть прядей, уложили вокруг головы, а сверху нацепили венок из цветов вербены и майорана, собранных Сассой.
К жениху Сасса вышла в тунике, накидке-фламмеуме ярко-оранжевого цвета.
Искандер толкнул Сергия в бок:
– Припоминаешь?
Лобанов хмыкнул только, а Эдик захихикал – был случай, когда Сергий, по незнанию, переоделся в оранжевую тунику. Ох и всыпали ему тогда разгневанные матроны, чтоб не издевался над чистотой древних обычаев!
– Гулять когда будем? – поинтересовался Гефестай.
– Кому что, – вздохнул Эдик, – а этому лишь бы привес обеспечить!
– Сейчас будут ауспиции, – строго сказал Искандер.
– А если по-русски?
– Гадание!
Сухонький жрец, постоянно жующий губами, вывалил на каменную плиту парящие внутренности только что убитой свиньи. Долго копался в ливере, делая умное лицо, и возвестил:
– Знамения благополучны!
– Попробовал бы он несчастье сыскать, – проворчал Гефестай. – За пять-то ауреусов!
– Тише вы! –
Преторианцы-свидетели по очереди подписали брачный договор в двух экземплярах – один ляжет на полку государственного архива-табулярия, а копия будет храниться в таблинуме супружеского дома.
Сасса подошла к Гаю и громко, ясно сказала древнюю формулу верности:
– Где ты, Гай, там и я – Гайя!
– Будьте счастливы! – воскликнули присутствующие вразнобой.
Фламин тепло улыбнулся и вложил правую руку Сассы в правую руку Гая.
Толпа взревела одобрительно.
– А вот сейчас будет пир! – перекричал разноголосицу Искандер.
Гефестай мигом оживился и потер руки.
Пир устроили «по знакомству» – в резиденции наместника, в большом триклинии. Столы ломились от закусок и яств, да таких, что даже записные гурманы Сармизегетузы не знали названий блюд. В составлении меню поучаствовали и даки, и римляне, и эллины, и сарматы. Даже нумидийцы и арабы приложили к нему руку. А сенатор Элий Антоний Этерналий купил на последние деньги целую коллекцию вин – александрийского, хиосского, родосского, кипрского, абидосского, фалернского.
Гостям пришлось пировать сидя, ибо на всех приглашенных просто не хватило бы лож. Прокуратор принципария собрал по знакомым почти сотню дифров – табуретов с резными ножками – и расставил вокруг невысоких столиков. И пошло веселье! Тон гулянке задал Эдик. Он встал и громко, с выражением продекламировал, переводя с русского:
– Чтоб было счастье молодым, давайте все упьемся!
– Ио! Ио! – заорали гости, единогласно поддерживая призыв.
Сергий сидел рядом с невестой, пил, закусывал и поглядывал на Тзану, сидящую напротив. Сарматка смотрела на него испытующе, и Сергий подмигнул ей, словно обещая. Девушка ответила ему улыбкой, сладкой и ласковой.
Ближе к вечеру Сергий пришел к выводу, что надо меньше пить. Раб-виночерпий угодливо склонился, готовый подлить, но Лобанов отодвинул чашу – пить вредно. Однако раб не отходил.
– Там спрашивают Сергия Роксолана, – шепнул он.
– Кто? – удивился Лобанов.
– Не знаю, женщина какая-то.
– Где?
– А наверху, в малой трапезной!
Сергий покинул застолье и выбрался в обширный атрий с маленьким бассейном-имплювием. Из атрия в верхние помещения вела деревянная лестница с точеными балясинами перил. Напевая «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…», Сергий поднялся по лестнице, рукой отводя ножны с акинаком, чтоб те не шлепали по бедру.
Малая трапезная была пуста. Или нет?
– Вот мы и встретились! – раздался голос из темного угла. В голосе звучало злое торжество.
Сергий неспешно обернулся, хотя сердце резко участило пульс. Солнце клонилось к закату, но света хватало – пластины гипса, вставленные в рамы окон, ярко светились, заливая трапезную мягким сиянием. Поджидавший его Луций Эльвий вышел из тени, мутный солнечный зайчик отразился от лезвия гладиуса.
– Вот оно, выплыло! – усмехнулся Сергий, вынимая акинак из ножен. – Где ж ты шлялся столько времени? Я уж думал, тебя суслики съели!