Дорогая Л

Кроу Анаэль

– Я сделаю это сама.

– Вы настаиваете?

– О чём, собственно речь?
– Этим я выразила ей крайнее удивление.

– Но вам нехорошо!

– Это пройдёт. Вы обеспокоены?

– Конечно, меня беспокоит благополучие моих постояльцев. Моя забота вам кажется слишком навязчивой?

– Нет, что вы!
– всплеснула руками я, опасаясь её обидеть.

– Тогда позвольте отвести вас наверх. Отдайте мне медальон, и даю вам честное слово, что передам его фройляйн Леманн сегодня же.

– Но мне хочется сделать это самой!
– воскликнула я. Мне показалось, что наша гостеприимная хозяйка еле сдерживается, чтобы не броситься и не вырвать

его у меня из рук.
– Вы не могли бы позвать вашу горничную?

– Которую?

– Разве не ясно? Фройляйн Каролин Леманн. Я не хочу видеть никого другого!

Клянусь тебе, её лицо позеленело от раздражения.

– Её здесь нет, - отвечала мне фрау Кох.
– Я отослала её с поручением.

– Тогда я подожду, пока она вернётся.

– Позвольте, я провожу вас в кровать. Вам необходимо отдохнуть. Вы совершенно обессилили!

– Нет-нет. Не подходите, - вскинулась я.
– Скоро вернётся мистер Пикольт. Возможно, я усну в этом кресле, дожидаясь его. Распорядитесь не беспокоить.

Я притворно прикрыла глаза, давая понять этой женщине, что самое время оставить меня в покое.

– Что ж, как пожелаете, - холодно произнесла хозяйка и удалилась, как мне показалось, совершенно взбешённая.

Сидя в кресле, я ещё какое-то время разглядывала медальон, то открывая его, то закрывая. Время изменило его в худшую сторону, стерев блеск. Но даже в этом жалком виде он был притягателен для фрау Кох, как извлеченные из земли сокровища Трои. Откуда столько настойчивости? Откуда гнев? Всё это оставалось до поры до времени мне непонятным, не говоря уже о том, что меня никак не покидало ощущение, что она следит за мной из какого-то тёмного угла.

Думаю, я просидела достаточно, чтоб усыпить её бдительность, а затем поднялась наверх, еле волоча ноги. Я в самом деле ощущала себя отвратительно, а этот бессмысленный спор только ухудшил состояние. Я отперла дверь комнаты, настроенная тут же запереться на ключ, чтобы избавить фрау Кох от искушения проникнуть туда, пока я сплю и отобрать (отобрать!) то, что лежало в кармане небезызвестного твидового пиджака.

Пора закругляться. Каждая строчка даётся мне с трудом. Настала пора подвести черту под всем повествованием.

Оказавшись в комнате, как мне думалось, наедине с собой, я с немалым удивлением обнаружила около большого зеркала две знакомые фигуры. Каролин Леманн и её сын Корнелис! У фройляйн было заплаканное лицо, а мальчик жался к ней, крепко обвив руками опоясанную белым передником талию. Я чуть сама не прослезилась, так трогательно они выглядели вдвоём, но тут же вспомнила о своей обязанности. Я извлекла из кармана медальон, как фокусник извлекает из шляпы кролика.

Никогда ещё этот замшелый фокус не вызывал у публики столько восторга! Лица обоих просияли от неподдельного счастья, и Каролин протянула ко мне руки, сильно желая прикоснуться к украшению и не осмеливаясь взять его. Её пальцы тряслись, а по щекам струились крупные слёзы. И вот тогда я взяла на себя смелость повесить ей этот злосчастный медальон на шею и разом покончить со всеми сомнениями.

Именно так я и сделала! И что ты думаешь? Уверенно обогнув шею, он свесился чуть ниже груди, рождая в моей памяти неожиданное ужасное сравнение! Ведь я видела подобное раньше! Там, в чулане, с пустыми вёдрами и опрокинутым табуретом, над которым болталась призрачная женщина! На её груди под густой тенью, накинувшей на голову чёрный покров, похожий на мешок, который надевают на голову осуждённого перед казнью, висел точно такой же медальон, сияющий и не испорченный временем!

Это сравнение

покоробило меня, и холод окончательно сковал мои руки, потому как, изливая безграничную благодарность, фройляйн Леманн, плача и неразборчиво бормоча, покрывала их поцелуями. Её мёртвое дыхание обжигало кожу и пронизывало тело холодом, словно в него разом вонзались сотни острых иголок.

– Благодарю вас, благодарю!
– шептала она, вдруг отрываясь от моих рук, теребя волосы на голове сына и целуя его в лоб.
– Могла ли я когда-нибудь надеяться..., - От волнения она переходила то на немецкий, то на английский, путая и коверкая слава, и снова теребила мою руку в своих безжизненных дрожащих пальцах.

Но это ещё не всё, моя дорогая! Очевидно, привлечённые её сбивчивой речью или невидимыми глазу флюидами радости, из зеркала высовывались головы прочих девушек, служащих в этом доме. Некоторые молитвенно складывали руки, некоторые протягивали их ко мне сквозь стекло, беспрепятственно минуя твёрдую преграду, и говорили, говорили без умолку:

– Моё кольцо!

– Моё ожерелье!

– У вас есть что-нибудь для нас?

– Мой браслет! Ведьма отобрала его!

– Хоть что-нибудь! Пожалуйста!

– Верните нам наши вещи!

– И мне!

– И мне!

– Сжальтесь! О, сжальтесь!

– Моя брошка! Вы не видели мою брошку? Латунная! Она совсем ничего не стоит!

– Жемчужное ожерелье! Прекрасный индийский жемчуг!

– Часы! Верните часы! Прошу! Один раз у вас уже получилось. Спасите нас всех! Пока вещи остаются у этой страшной женщины, все мы находимся в её плену!

– Мертвы, но ни дня покоя! О, вы даже не представляете, что это значит!

Гул нарастал. Они кричали всё громче и громче, так что мне пришлось заткнуть уши. Но и тогда голоса не умолкали. Они настойчиво пробивались сквозь шум в ушах, перебиваемые гулкими ударами сердца, пока две счастливые фигуры - мальчика и его матери - таяли прямо у меня перед глазами!...

...Виктор сказал, что нашёл меня лежащей на полу без чувств. Он перенёс меня на кровать и с сожалением уведомил, что доктор сможет приехать только завтра. Какая ерунда! Я ни часом больше не собираюсь оставаться в этом заколдованном месте. Конечно, стать избавительницей для невинных душ - миссия в высшей степени благородная, но в нынешнем состоянии здоровья она для меня слишком обременительна. Увы, я не та, кто способен гордо нести знамя освобождения. Мне стоило немалого труда уговорить Виктора начать собирать чемоданы немедленно, но он согласился. Эта ночь - последняя, которую мы проведём в проклятом доме. Ты будешь смеяться, но ещё никогда в жизни я не чувствовала такую потребность в мужчине. Его присутствие успокаивает и внушает надежду на то, что в его компании я нахожусь в большей безопасности.

Верно, болезнь истощила мои нервы, и я мелю чепуху. Но так или иначе испытываю некоторое нехорошее предчувствие. Мало-помалу оно бодрит. Чем скорее мы уберёмся отсюда, тем лучше.

Твоя, не склонная к героическим поступкам, Ф.

Мисс Л. Бергер

5 Третья Авеню

Нью-Йорк