Дорогая Л
Шрифт:
Я шла за ним, но как-то небрежно, намеренно останавливаясь у длинных, в пол, зеркал, поправляя то шарф, то причёску, намеренно замечая развешанные на стенах картины в металлических рамах, но не упуская из виду ни одного угла, ни одного закоулка, где бы он мог спрятаться, умело направляя его сделать единственно возможный выбор - скрыться в одной из пустых комнат.
И он так и сделал. Достигнув тупика, мальчишка резко свернул направо и исчез за одной из дверей.
Сначала я ошиблась, предположив, что за нею находятся ещё одни апартаменты, но, подойдя ближе, уверилась в том, что дверь ведёт в чулан - уж настолько она отличалась своей простотой. Кое-где
Торжествуя, я потянула за ручку, полностью убеждённая в том, что за дверью не скрывается тайный ход, а только несколько швабр, прислонённых к стенке, да сорванец, притаившийся в самом тёмном и неприметном углу.
Пожалуй, это всё, что я могла тогда предположить, поэтому увиденное привело меня к глубочайшему потрясению. Стоило свету от коридорных ламп проникнуть сквозь щель отворяемой двери, как он тут же обнаружил перевёрнутый треногий табурет, беспомощно лежащий на боку. Но над ним - моя дорогая, сейчас ты не поверишь!
– висело тело молодой женщины! На ней был форменный передник, безошибочно указывающий на род занятия. Посеревшие и безжизненные, её руки свисали вдоль тела, а лицо пряталось под потолком так, что его невозможно было разглядеть. Всё, что успело запечатлеть моё сознание, - свешивающийся с потолка конец верёвки да круглый серебряный медальон, поблёскивающий на груди у повешенной.
Не удивляйся! Так уж получается, что в самый критический момент наша память лучше всего запечатлевает незначительные детали, которые позже ещё долго являются в ночных кошмарах.
Я не боюсь мертвецов, хотя смерть полна отвратительных подробностей. Мне приходилось бывать на Филиппинских островах, где покойника обряжают в самый лучший костюм и усаживают на стул перед домом, в котором он жил. Ему дают в руку стакан кокосовой водки и оставляют в таком положении до тех пор, пока признаки разложения не станут явными, а соседство с ними - невозможным. Заезжие туристы часто путают это пугало с куклой и фотографируются на фоне экзотической композиции, похлопывая усопшего то по плечу, то по спине. Но стоит им узнать, в чьей компании оказались, как они нередко лишаются чувств. Это обыкновение касается в равной степени как женщин, так и мужчин.
В то же время на острове Сулавеси, отделённом от знаменитого Барнео Макасарским проливом, исстари существует обычай не считать покойного таковым до самого момента похорон. С ним беседуют, словно он не умер, но болен, приносят лекарства и еду, в которых он давно не нуждается. Таковое отношение может сохраняться около года, пока семья не соберёт достаточно средств на достойные похороны, после чего уже не возникает необходимости здороваться с усопшим, каждый раз переступая порог дома и расспрашивать его о самочувствии.
Уверена, родись мы в стране такой же дикой, воспринимали бы эти странные обычаи как нечто обыденное, и они не внушали бы нам столько отвращения. Воистину, мы, цивилизованные люди в своём большинстве, и понятия не имеем, что ради сохранности мёртвого тела возможно использовать обыкновенный столовый уксус и даже крепкий чай, способствующий быстрой мумификации останков.
Но хватит о мерзости! Тебе покажется, я храбрюсь, но признаться, даже я была поражена настолько, что немедленно захлопнула дверь. А прижав её обеими руками, громко позвала на помощь.
Гордись мною, Л., я переполошила весь дом! Уже через минуту вокруг собралась порядочная толпа. Лица людей выражали искреннюю обеспокоенность. А Виктор! Виктор!
Чтобы обойтись без лишних объяснений, я распахнула перед стоящими дверь!
И что ты думаешь? Чулан был пуст!
В связи с этим кто угодно испытает разочарование и возмущение. Но я, кажется, проявила ещё и настойчивость:
– Только что я видела здесь повешенную женщину, - объявила я.
– За этой самой дверью!
– Повешенную?
– повторила фрау Кох, и клянусь, ни единый мускул на её лице при том не дрогнул.
– Она была одета горничной.
– Здесь никого нет.
– Но я видела её собственными глазами!
– утверждала я.
– Где же она теперь?
– Даже не представляю!
– к несчастью, моя растерянность никак не способствовала утверждению истины. И я предположила, наверное, единственное, что возможно предположить: - Это могло быть привидение...
– Фрау Пикольт, в моей гостинице не может быть привидений. Вам померещилось, - и с этими словами она удалилась. Прислуга разошлась так же беззвучно, как делала это всегда, но я успела заметить, как многозначительно переглядываются между собой эти молодые особы. Но ни одна из них не произнесла ни звука, словно кошка откусила им языки.
Моя дорогая! Я не склонна к фантазиям. Но, клянусь тебе, я не сошла с ума. Я видела то, что видела. Но даже если я стала свидетельницей явления сверхъестественного, теперь, всё хорошенько обмозговав, я не столько испытываю страх (испуг был моментальный), сколько гордость от того, что вошла в число людей, имевших близкий контакт с потусторонним. А этим, сама знаешь, может похвастаться не каждый.
Сколько, по-твоему, существует настоящих домов с привидениями? По нескольку на каждый штат. И это как минимум, если не принимать во внимание тех "печально известных", в которых совершались неимоверные жестокости, и в которых призраки, если их никто и не видел, то "вполне могли быть". Мне посчастливилось побывать, по крайней мере, в двух.
Первый принадлежал дочери работорговца Дельфине Лалори. Пережив двух предыдущих мужей, она вышла замуж в третий раз за известного дантиста, преподнёсшего жене в качестве свадебного подарка дом на Рю Роял в Новом Орлеане, ныне превращённый очередным владельцем в музей ужасов и приносящий кое-какой доход. Дабы ты не гадала, что именно стало причиной слухов, скажу, что на чердаке дома супружеская чета устроила экспериментариум, где проводила не столько медицинские опыты, облагораживающие учёных мужей, сколько изощрённые пытки и казни, учинённые над чёрными рабами. В основном это были избиения, болезненные операции по ампутации конечностей, выгибанию суставов, жертвы которых, если переживали подобное надругательство над собственным телом, становились объектами для наблюдений, тайно содержащимися в клетках. С чердака непрерывно доносились душераздирающие крики, со слов смотрителя музея, слышимые и по сей день. Считается, что призраки, питаемые ненавистью и памятью о прижизненных страданиях, никогда не покидают места их мучений, неожиданно показываясь ночью и даже днём, но ни разу при большом скоплении народа, словно чужое праздное любопытство разряжает напряжённую атмосферу дома, а живое дыхание не только поднимает клубы серого праха, но и относит их в небытие.