Дорогая Л

Кроу Анаэль

– Да, конечно.

– Скажите, как его зовут? Вашего мальчика?

– Корнелис. Его зовут Корнелис, - снова краснея, произнесла девушка.

– Вы не могли бы передать ему, что мне будет приятно на досуге поболтать с ним? Прежде он убегал так быстро, что я не успевала и слова произнести.

– Я передам ему. Благодарю вас, - сдержанно улыбнулась она, но не ушла.

– Вы хотите меня о чём-нибудь спросить?
– догадалась я.
– Спрашивайте, о чём угодно.

Но она продолжала тянуть и мяться.

– Если у вас есть вещи, которыми вы дорожите, прошу вас, запирайте их на ключ и никогда не оставляйте его в комнате.

– Я обязательно приму ваш совет во внимание, фройляйн Леманн, - пообещала я.
– По-правде говоря, я никогда не беру

в поездки ничего ценного. Да и то, что было, кажется, растащили птицы...

На этом наша беседа окончилась.

Как видишь, я начала обрастать связями, необходимыми в любом новом месте.

Мои дела идут, кажется, не так блестяще, как ожидалось. Обычная простуда оказалась не менее упрямой, чем я сама, и никак не хочет уступить тому душевному подъёму, который я испытываю при мысли повторить попытку скалолазания, на этот раз встретив все уготованные испытания с гордо поднятой головой. Высокая температура сменяется длительным упадком сил, и так изо дня в день. Ночью я мечусь в лихорадке, а под утро засыпаю блаженным сном праведника. Иногда сквозь тонкую завесу дрёмы я вижу необычайные вещи, которые, естественно, невозможно воспринимать ничем иным, как сном. В конце концов, моё воображение до того разыгралось, что явило нечто совсем уж странное.

Вот послушай: я лежала в постели, и мне казалось, что я не сплю (такое часто бывает именно во сне), а из огромного зеркала вдруг вышли сразу несколько девушек. Это были те самые горничные, которые обычно убирали в моей комнате и подавали на стол. Они двигались совершенно бесшумно, как это тут заведено, но на сей раз отсутствие даже малейшего звука было вполне оправдано. У них не было ног! Они свободно парили по комнате, сметая с полок и стен пыль и привычно орудуя метёлками. Иногда какая-нибудь из них бросала в мою сторону полный сострадания взгляд, как будто смотрела не на больную, а на умирающую.

Я была слишком слаба, чтобы заговорить или хотя бы пошевелиться, и, слава Богу, иначе заработала бы привычку разговаривать во сне. Все эти причудливые фантазии меня ничуть не напугали, но были по-своему милы и полны сочувствия.

Я рассказала об этом Виктору, и он смеялся до слёз. Какой же он, по сути, ребёнок!

Твоя не сломленная ни болезнью, ни скукой Ф.

Мисс Л. Бергер

5 Третья Авеню

Нью-Йорк

США

Дорогая Л.!

Я проникла в тайну тайн этого дома! Я очень во многом ошибалась, но теперь всё как будто стало на свои места. До некоторого времени я действительно понятия не имела, что в нём происходит, и кто стоит за всеми этими странностями. Уверяю тебя, это знание может стоить мне жизни, и это, пожалуй, превосходно ужасно!

С тех пор, как я отправила тебе последнее письмо, прошло две недели и состояние моё ухудшилось. В Бергдорфе не оказалось врача, только старушка-травница, которую настоятельно рекомендовали местные,

но на чей опыт по части медицины я не могла положиться. Виктор отправился за доктором в ближайший город, и уже трое представителей этой благородной профессии побывали у меня за прошедшее время. Слава Богу, их старания не пропали даром, и теперь я чувствую себя намного лучше. Настолько, что позволяю себе ненадолго выходить в сад и сидеть там на скамейке, с ног до головы укутавшись в шерстяной плед. Как только здоровье хоть немного поправится, я уеду отсюда, оставляя за спиной множество мрачных секретов.

Но ты ведь ничего не знаешь! До сих пор ты была убеждена, что ничего на свете не может потрясти твою возлюбленную Фиону. Но это не так. Все видения, домыслы и фантазии оказались правдой. Непостижимой. Тёмной. Душещипательной.

Я расскажу тебе всё, о чём мне пришлось узнать. С некоторых пор я стала больше проводить времени на свежем воздухе. Нервное возбуждение придало сил, а звуки и цвета сделались невероятно яркими. В тот день фиалковое небо кололо глаза так сильно, что по щекам текли слёзы. Солнце ослепляло, насаженное на острые пики гор, и истекало прозрачной, холодной кровью. Зелёные луга качались, как море, вызывая слабые приступы тошноты, а всё из-за ветра, гонящего эти вялые волны, в которых таяла и тонула скотина. Размазанные фигуры овец, которых отнесло от спасительных берегов так далеко, что им не было никакого спасения, блеяли впереди, и их жалкие стоны врезались в уши. Решительно всё твердило об отвращении к жизни, которое я раньше никогда не испытывала. Вызванное многодневной лихорадкой, оно привлекало мысли о бесконечной усталости и слабости, владевшие мною в тот день. Но оставаться в комнате желания было ещё меньше, так как стены её напоминали стены склепа, где по неосторожности похоронили живого человека. Эти скорбные лица мадонн, эти плачущие ангелы, навещающие меня каждый день и интересующиеся моим самочувствием, заставляют меня лицемерить, отвечать неправду. Я улыбаюсь им и благодарю за лишнее беспокойство, а на самом деле ощущаю себя из рук вон плохо.

Виктор серьёзен, как никогда. Он подозревает воспаление лёгких. Он снова отправился за врачом, а в его отсутствие я теряю остатки самообладания. Единственный человек, способный утешить и излечить меня, это ты, моя дорогая. Иногда, в бреду, мне кажется, что достаточно лёгкого касания твоих губ к моему воспалённому лбу, чтобы температура спала и болезнь отступила под напором нежности. Моя единственная!

Хватит о грустном. По всей видимости, я впала в уныние, такое опасное для деятельных людей. Всё это я написала напрасно, с одной только целью рассказать тебе, как трудно мне приходится, и получить взамен несколько слов в утешение. Даже сейчас я вижу, как ты хмуришься и качаешь головой, проклиная моё вечное легкомыслие.

В тот день я устроилась около маленького фонтана, сток которого завален кучей старых, покрученных листьев. К счастью, вода не лилась из его лилейных чаш, иначе ветер плескал бы её мне в лицо. Я сидела, укутав руки в тёплое покрывало, и всё равно мои пальцы почти не гнулись от холода. Дабы ты понимала, это было скорее внутренним состоянием, чем внешним, так как после суточного пожара я обычно спускалась на самое дно ледяного ада, который сковывал все движения. Именно поэтому мир вокруг я наблюдала с некоторой болезненной отстранённостью, и даже сейчас не смогла бы толком объяснить, почему бросилась следом за мальчишкой.

О, да! Я видела его. Это был сын фройляйн Леманн. Он выглядывал из-за угла сарая для хранения садового инвентаря. Не знаю, что уж на меня нашло, но я заставила себя подняться. Я окликнула его по имени, но он исчез моментально, как только оно достигло его слуха. Это безобидное ребячество вдруг вселило в меня волю к жизни, и я пошла за ним.

Сначала мои ноги дрожали так, будто до этого часа я никогда не ступала по твёрдой земле, а всю жизнь провела в инвалидном кресле. Меня ужасно напугала мысль о том, что, если не забота родственников, то болезнь пригвоздит меня к месту, и я утрачу былую мобильность. Но так и знай, даже с переломанными костями Фиона Уотс никогда не сдастся.