Дорогие спутники мои
Шрифт:
Мне показалось, что Лихарев, хотя поначалу и обрадовался мне, теперь досадует. Я же недоумевал. Мне хорошо было известно место саперов на фронте. Откомандирование в редакцию, конечно, не избавляло его от всех угроз, которым подвержен человек на войне, но ведь вытаскивало из самого пепла. А он вот недоволен. Тогда я еще не понимал, что Лихарев переживал не только расставанье с людьми, с которыми принял боевое крещение...
Надо заметить, что все мы в ту пору проходили лишь первые университеты войны. Многие из нас еще видели ее в романтической дымке и, когда писали о боях, долто не могли отделаться от трескотни и красивости.
Лихарев сразу же, с первого часа, в отличие от нашего
Потом он расскажет об этом в своих "Записках сапера" - своеобразном дневнике командира взвода и поэта.
Тогда, зимой 1939-1940 года, многие писатели получили боевое крещение. Лихарев по долгу командирской службы шел впереди всех. Он знал и умел значительно больше, чем многие из его собратьев по перу.
Вот только один абзац из его "Записок".
Командир взвода ночью вывел своих бойцов на передний край. Нужно было проделать проходы в проволочном заграждении. У красноармейца Ефимова дело не шло.
Ножницы отказывались ему повиноваться, и он, шепотом яростно проклиная белофиннов, окончательно растерялся среди обрезков колючки, - пишет Лихарев.
– Я взял у него ножницы и, беззвучно перекусив проволочные петли, на месте показал ему, как всего удобнее работать, как нужно пересекать скрученные железные нити возле самых колышков, на которых они крепятся, как нужно оттаскивать потом перерезанную проволоку".
Не многие литераторы в ту пору могли похвастать таким уменьем!
...Но вот наконец Лихарев простился со своим взводом, и мы погрузились в полуторку, которая должна была доставить нас в тыл дивизии. Оттуда на перекладных нам предстояло добираться до Суоярви.
Машина прыгала на лесной дороге, только что пробитой саперами, тяжело переваливаясь с кочки на кочку.
Мы лежали на брезенте у самой кабины, и пустые бочки ящики то и дело наваливались на нас.
Полуторка, захлебываясь от перенапряжения, тем не менее ползла и ползла, как букашка, в этом вековом, еще совсем недавно нехоженом лесу. Война прокатилась по нему, вырвала с корнем столетние ели, срезала с сосен вершины, разворотила болота так, что над ними и днем и ночью клубился пар, будто земля никак не могла отдышаться от ударов тротила.
Лихарев бормотал что-то себе под нос. Я прислушался.
– Спрессованная ненависть к врагу...
Через минуту он снова повторял строчку.
По всей вероятности, я был первослушателем стихотворения "Тол". Едва появившись Е печати, оно станет сразу же знаменитым. В нем каждое слово, как патрон в обойме.
Спрессованная ненависть к врагу,
Мой верный тол, оружие сапера,
Широкий путь пробил ты сквозь тайгу,
И этот путь забудется не скоро.
Где слово ты промолвил, там взгляни,
Глубокая в земле чернеет яма.
Деревья в два обхвата, камни, пни
Ты опрокинул, действуя упрямо.
Ты
Обугленная помнит Луисвара,
Как веерами бревна блиндажа
Приподнялись от точного удара.
И падал враг. И с громом в небеса
Летел бетон, железо в жгут свивая.
Гора тряслась, и рушились леса, -
Работала стихия огневая.
А мы, готовя к действию фугас,
Надкусывая капсюли зубами,
Не думали, что, может быть, и нас
Твое заденет бешеное пламя.
Мы жизни наши вверили тебе,
Бикфордов шнур окурком прижигая
И на привале в брошенной избе
На жестких связках тола засыпая.
Но был ты другом другу своему,
Оружие сапера боевое,
Над головами нашими сквозь тьму
Промчались глыбы в скрежете и вое.
Ты все сказал. Дополнить не могу.
Ты позовешь, тогда откликнусь вновь я.
Спрессованная ненависть к врагу,
Ты, как стихи, не терпишь многословья!
Во время Великой Отечественной войны Борис Лихарев был зачислен в писательскую группу при Политуправлении фронта, до этого работал в газете "На страже Родины". Это была уже чисто журналистская работа, а нередко газетная поденщина, требовавшая предельного напряжения сил. Тогда, в блокированном Ленинграде, мы встречались часто. Я, как всегда, просил у Бориса стихов для своей газеты. Но стихов в запасе не было. Все, что делал Лихарев, шло в номер.