Дорогие спутники мои
Шрифт:
Нестерпимая жалость к живому
Все сильней заполняет меня.
И на войне, и после нее Дудин не был прекраснодушным фотографом. Любовь его к родной природе - активна, подогрета жгучим интересом к тому, что делает на земле человек, как ее украшает. Поэтому стихи о природе - не просто пейзажи или натюрморты, а, скорее, маленькие новеллы о любви. Наблюдая в августе "созреванья легкую усталость" или слушая, как "в ореховые
Такое пристрастное отношение не могло не вызвать у поэта чувства тревоги за будущее земли. Оно назревало и вылилось потом в "Песне дальней дороги".
Наша земля кажется поэту поездом, который, не сбавляя скорости, мчится вперед, и люди должны отчетливо представлять свои место и роль в этом движении. Их главная обязанность - научиться управлять движением, во благо себе, а не во вред. Так повелевает опыт души, так требует высокое звание человека. "Мертвый камень Хиросимы" опалил наши глаза, но не лишил зрения. Все пережитое отразилось на нас.
Прутья проволоки колки.
Сталь коробится в огне.
Бомбы рвутся,
И осколки
Разлетаются во мне.
Так поэт приходит к сознанию своей сопричастности всему происходящему в мире, своей ответственности за происходящее. Недаром самый главный герой его поэзии украшает землю, а не паразитирует на ней. Стихи Дудина зовут читателя: "будь похож на человека, посадившего Зерно!"
Эти строки будут написаны позднее, но зародились тогда, на северных реках. Во всем, что рассказано в поэме, мне слышится и ярость Володи Массальского, и радость Петра Прокофьевича Воронина, и мудрость генерала Симоняка, и доброта Семена Степановича Гейченко, и доверчивость моего внука Андрея. Перед ними мы ответственны за сегодняшний день, за завтрашний, за то, что будет еще через сто лет.
Так Дудин приходит к теме, которая станет одной из главных в его творчестве. И не только в творчестве - в каждом деле, за которое он берется.
Об этих заботах, прямо со стихами не связанных, мне хочется рассказать, ибо они - продолженье стихов.
– Знаешь, что нам следует непременно сделать?
– придя к нам в издательство, неожиданно спрашивает Дудин.
Я понимаю: вопрос чисто риторический.
– Давай составим однотомник Острова?
– Но это же дело самого Мити!
– Ты что - Митю не знаешь? Писатель он - редкостный, но о себе никогда не позаботится...
Я вспоминаю Таллин 1944 года. Горят составы на товарной станции. Пламя полыхает на путях, и наша редакционная "эмка", въехавшая на станцию, того и гляди вспыхнет как спичка. Остров тащит меня к вагонам. Внимание Острова привлекает какой-то писк. Оказывается, вдоль всего вагона, под днищем его, у самых колос прибиты доски
Остров начинает распутывать веревки.
– Что ты делаешь? Сейчас взлетим!
– Надо освободить. Это, может быть, последние несъеденные индюшки Эстонии. От них пойдет новое племя.
Наша "эмка" успела проскочить одну или две улицы, как на товарной станции бабахнул взрыв.
В этом эпизоде весь Дмитрий Остров.
И все-таки тогда разговор об однотомнике Острова показался мне несерьезным. Не знаю, сколько прошло времени, но Дудин привел ко мне Дмитрия Константиновича.
– Давай договор. Однотомник мы составили.
Я развязал тесемки папки и увидел предисловие. Оно было написано Дудиным.
Среди моих друзей нет другого, кто столь бы настойчиво продвигал чужие книги.
Как-то он положил мне на стол тоненькую папку. На ней были написаны ничего не говорящие мне имя и фамилия "Галина Гампер".
– Это нужно обязательно и немедленно издавать, - безапелляционно сказал Дудин.
В папке, предваряя стихи, лежало несколько страничек.
Я прочел: "У каждого человека свой подвиг и своя трагедия.
За светлым широким окном своим чередом идет время, перетасовываются дожди и снега, синие осколки январских звезд и колдовство белой ночи...
...В этой комнате живут три женщины.
Бабушка, мать и дочка.
Три женщины ждут мужчину. Ждут давно, с 1943 года...
У Галины Гампер был полиомиелит. Она ни разу не ходила по зеленой траве босиком.
Но в комнате поселилась четвертая женщина - Поэзия..."
Лениздат выпустил книжку стихов Галины Гампер и тем расширил круг своих друзей.
В другой раз Дудин привел в издательство бывшего начальника обороны полуострова Ханко генерал-лейтенанта Сергея Ивановича Кабанова.
– Будем делать книгу о гангутцах.
Ханко - заповедный и самый дорогой уголок памяти Дудина.
"Так мы и ушли с полуострова непобежденными, - писал в одной из своих статей Дудин.
– И в последнем номере нашей газеты "Красный Гангут" красовалась на второй полосе набранная крупным шрифтом шапка:
Вперед! На бой! Сердца отвагой бьются.
Мы наше знамя не уроним вниз.
И слово, пас связавшее - "гангутцы", -
На всех фронтах нам будет, как девиз!
И мы пронесли этот девиз до Курляндии, до победного дня 9 мая 1945 года".
Дудин был в числе первых организаторов совета ветеранов ханковцев. Его статьи, опубликованные в центральных газетах, помогли многим участникам героической обороны найти друг друга. А потом начались ежегодные встречи боевых друзей, встречи, на которых мне, постороннему и повидавшему на своем веку немало, не удержаться от слез. А еще раньше встреч и между ними - поток писем к Дудину. В совет ветеранов подали весть о себе уже более трех тысяч гангутцев, и я не очень ошибусь, когда скажу, что добрая половина писем прошла через руки Дудина.