Дорогой бессмертия
Шрифт:
Примостившись на срубленном дереве, Кузнецов спросил:
– В Луцке раньше бывал?
– Не приходилось.
– Плохо.
– Почему?
– Придется тратить время на ознакомление с городом…- Смахнув веткой пыль с сапога, Николай Иванович продолжал: – Если залетит в те края крупная птичка – просигналь, приеду. Ладно?
– Ладно.
Кузнецов легко потрепал меня по плечу.
– Не забывай, никто не воздвигает храмов глупости. Так ведь сказал Эразм в «Похвале Глупости»? Еще он писал: «Блаженна жизнь, пока живешь без дум». А нам нужно думать, Коля. Ну,
До Киверц Ядзю и меня сопровождали автоматчики во главе с Владимиром Ступиным. Шли молча, каждый думал о своем. Нас одинаково занимало предстоящее подполье. Ядзя вспомнила, как она совсем недавно скрывалась в Луцке. А как будет теперь? Долго ли придется пробыть в городе?
Об этом думал и я. Среди набегавших мыслей одна заставила меня насторожиться: в Луцк мы шли без документов «с места работы». Их не могли изготовить в штабе, не было бланков, а кое-как состряпанные документы доставляют только хлопоты. Поэтому я предпочел взять еще один пистолет, он казался мне надежнее плохого документа.
Когда снова наступила темная ночь, обдавшая холодом, отряд достиг хутора Бодзячив.
– Тут организуем свою почту «маяк»,- распорядился Ступин. – Все сведения из Луцка адресуйте сюда доверенными людьми. Отсюда их доставят в штаб отряда связ-ные. Записки для вас будем тоже здесь оставлять. Выясним сейчас точно, где именно.
Ступин обратился к Куряте.
– Это разузнаешь ты, Юзик.
– Добро, я мигом.
Через час Курята привел партизан к дому вблизи леса. Он обратился к рослому парню с буйной прической и чуть вздернутым носом, сыну хозяина – Станиславу:
– Позаботься, пожалуйста, они устали.
Хутор Бодзячив лежал в пяти километрах от районного центра и железнодорожного узла Киверцы и в семнадцати километрах от Луцка. Такое географическое положение делало его очень удобным для связи. Это важное обстоятельство как нельзя лучше дополняла сложившаяся атмосфера доверия между партизанами и молодым крестьянином.
Всех прибывших не удалось разместить в доме, часть из них Станислав определил к отцу.
– Не серчай, батько, надо людей пристроить, – коротко сказал он недовольному старику.
Как только солнечные лучи скользнули по кронам высоких тополей, Станислав, как условились, запряг гнедого жеребца в повозку.
– Можем ехать.
– Сейчас, только кликну попутчицу.
– Опоздал, – улыбнулась Ядзя. – Разве такое утро проспишь!
Ядзя и я уселись в повозку, устланную соломой.
– Но, рыжий, но!.. – потянул вожжи Станислав. Путь проходил через Киверцы. Щедрое солнце залило луга и дорогу. То тут, то там встречались белые домики под стрехой в утопающих в зелени селах. Чудесный край!.. В эту пору он буйно цвел, покрывался яркими цветами, нарядным убором оживших садов. Волынь!..
Мы любовались родными местами и не сразу заметили показавшийся на горизонте Луцк. Город, почти с девятисотлетней историей, разрезала извилистая река Стырь. Над ним поднимались позолоченные купола церквей и остроконечные шпили костела. А вдали, в голубой дымке, виднелся древний замок Любарта со своими суровыми квадратными
Луцк! К нему сбегаются дороги Волыни, по обе стороны которых раскинулись живописные села Жобка, Сапогово, Небожка, Гуща, Вышков, хутора с белыми мазанка-ми, окутанные фруктовыми садами. Каков он сейчас? Как встретит нас?
Мы подъехали к железнодорожной станции. У привокзальной площади нужно было повернуть вправо, но все трое увидели немецкого офицера, делавшего рукой знак остановиться. Нас встревожила такая неожиданность. Моя рука машинально потянулась к пистолету. В этот момент раздался спокойный голос Станислава:
– Еще один пассажир, подвезем!
Остановив лошадь, Станислав соскочил и на ломаном немецком языке пригласил офицера: битте шейн! Прошу вас!
Немец пристально посмотрел на белокурого парня, затем перевел взгляд на седоков и, видимо, сделав вывод, что ничто ему не угрожает, показал рукой на покосившийся забор.
– Там цвай копер, чамайдайн.
Зная повадки фашистов, Станислав, не мешкая, подбежал к забору, взял чемоданы и аккуратно уложил их на подводу.
– Зицен зи зих! Садитесь! Прошу! – еще раз жестом пригласил он немца.
– Их зитцен с медхен, – повелительно распорядился офицер. (* Я сяду с девушкой) Я занял место рядом со Станиславом, а немец – с Ядзей.
– Базар? К мама? – любопытствовал офицер, в упор рассматривая лицо девушки.
Ядзя выдержала его наглый взгляд.
– И на базар, и к маме, да еще дела другие есть.
– А, тела! – безразличным тоном протяжно повторил офицер.
В этот момент по лицу Ядзи пробежал испуг. Из-под моей суконной коричневой куртки выглянули две кобуры. Влипли» – решила Ядзя. Я интуитивно почувствовал её волнение Офицер тоже посмотрел на кобуры и, видимо, принимал решение, как ему поступить. Секунды решали нашу судьбу. Необходимо действовать. И смело, немедленно нужно рассеять подозрения офицера. Я приподнял полу куртки, подтянул свисавшие кобуры. Насторожившийся немец успокоился, наверное предположив, что перед ним украинский полицейский.
– Помогайт Германия? Карател? – игриво подмигнул он мне. – Карашо, нада помогайт!
В центре города на углу улицы Богдана Хмельницкого, около сквера, офицер предложил остановиться. Взял чемоданы, дважды сказал «данке» и, как бы мимоходом, обратился к Ядзе:
– Медхен приглашайт офицер? – Но, не дождавшись ответа, весело насвистывая, удалился.
Первое испытание миновало. По-дружески попрощавшись со Станиславом, Ядзя и я направились в другую часть города. По дороге договорились – Ядзя пойдет в разведку к Баранчукам, проживавшим по улице Монополевой, № 18. Варфоломей Иванович Баранчук заведывал ветеринарным пунктом в пригороде Луцка. У него было двое детей – десятилетний сын Володя и восьмилетняя дочь Людмила. Он не терпел украинских националистов, смертельно ненавидел фашистов. Мы были уверены в сочувствии и поддержке Баранчука.