Дорогой бессмертия
Шрифт:
С тем и пришел Измайлов в радиомастерскую. Предстояло подготовить листовку с сообщением Советского Информбюро.
Мастер встретил Виктора приветливо.
– Пришел все-таки?
– Пришел. Может, послушаем?
– Какую станцию? – улыбнулся Заворыкин.
– Да любую… советскую…
При этих словах Заворыкин вытянул шею, чуть прищурил левый глаз.
– Значит, не Берлин тебе нужен?
– Нет, конечно.
Заворыкин настроил приемник на Москву. Раздался знакомый голос диктора. Виктор вслушивался в каждое слово, напрягая память, запоминал главные направления,
Легким кивком головы Измайлов поблагодарил Заворыкина и со словами «я еще зайду» удалился. На рассвете проворные руки Паши Савельевой и Марии Василенко расклеили тетрадные листки с изложением сводки Совет-ского Информбюро.
Появление листовок взбесило гестаповцев и полицейских.
– Какие-то негодяи, – шумел на полицейских Вознюк, – обводят нас вокруг пальца, а вы, черт бы вас побрал, – щупаете баб, вместо того, чтобы нащупать тех молодчиков. Если еще появится подобная гадость в городе, знайте – худо будет! Слышите? Меня предупредили в гестапо, а я предупреждаю вас!
Разгневанные дерзостью смельчаков, полицейские устроили внезапную проверку документов. Но и это не помешало появлению другого «мотылька». Шепот опять пронесся по городу: «Красная Армия борется, наступает, гитлеровцы терпят поражение одно за другим»…
– Поймать подлецов! Живыми доставить! – надрывался Вознюк.
Ни истерические угрозы продажного коменданта, ни предпринятые облавы не дали желанных результатов. …Из-за облаков проглянуло солнце. Золотой луч, как сноп прожектора, вырвал из объятий серого дня узкую улицу, скользнул по крышам домов, коснулся верхушек молчаливых тополей и скрылся за серебристой облачной толщей. День выдался пасмурный, не по-летнему прохладный. Немецкие офицеры сидели в номерах, играли в карты, пили вино.
Мария Василенко пришла убирать. Была в своем обычном легком платье. Первым ее заметил подвыпивший Ганс. Зло посмотрел в сторону строптивой фрейлейн. Почему-то подумал: именно такие, как эта упрямая девчонка, доставляют немцам хлопоты. В городе дважды появлялись листовки, в них сообщалось о неудачах на фронтах немецкой армии. Возмутительно! Раздраженность Ганса усугублялась еще и тем, что ему предстояла отправка на фронт. Нужно ли говорить, что это была далеко не радостная перспектива…
В присутствии офицеров уборка помещения у Марии не клеилась. Она споткнулась, опрокинула ведро с грязной водой и тем вызвала хохот.
– Дайте ей похмелиться!
– съязвил сиплым голосом лейтенант с веснущатым лицом.
– Пусть юбкой соберет воду, – вторил под общее одобрение другой офицер.
Мария отлично понимала зубоскальство немцев, но не подавала вида. К ней приблизился долговязый Ганс. Он похвастался коллегам, что сейчас позабавится «малюткой» в свое удовольствие. Но у Марии не дрогнул ни один мускул.
– Коньяк пьешь, черномазая? Молчишь? Русские говорят: молчание – знак согласия. Так?
Мария притворилась непонятливой, взяла ведро и собралась выйти из комнаты. Офицер схватил ее за руку и до боли стиснул:
– Э, чертовка, не улизнешь! Сделай милость, выпей!
Инцидент мог печально кончиться, если бы вдруг не подоспел полковник. Быстрыми
– В 12.05 все офицеры должны быть в штабе, – отчеканил полковник. – Мы встречаем высокого гостя, это обстоятельство обязывает…
Полковник не договорил. Заметив уборщицу, стоявшую в стороне с поникшей головой, раздраженно крикнул:
– Вон отсюда.
Мария удалилась. Она привела в порядок комнаты, вымыла полы и пошла домой. На работу к Виктору не рискнула идти. Отложила встречу до вечера.
14. ВЫРВАННОЕ ЖАЛО
Рассказанную Марией новость Виктор тотчас передал мне.
– Видно, крупная птица собирается залететь! Предупредите Антона Семеновича, пусть усилит надзор в театре.
– И Бориса Зюкова, – добавил Виктор.
– А кто это? – поинтересовался я.
– Актер театра, человек проверенный.
Сочиненная Зюковым баллада о моряках днепровской флотилии, проявивших в фашистском застенке высокое мужество, поплыла людской молвой по всему Волынскому краю. Она звала советских людей к стойкости, к смелой борьбе с оккупантами. Вскоре я встретился с автором этой баллады. Мне очень хотелось знать, был ли он до войны актером.
– Да, – взволнованно говорил Борис, – тогда меня увлекала эта работа, я жил сценой, мечтал, создавал образы. А сейчас… Я артист и только… Играю, лишь бы существовать.
Подпольная партизанская группа крепла дружбой и спаянностью ее участников, росла количественно. Виктор Измайлов был вдумчивым руководителем подполья. Смелый, волевой, он во всем был предусмотрителен. В своих действиях Виктор руководствовался небольшим, но полным суровых испытаний жизненным опытом. Он умел сглаживать личные переживания, сдерживать жгучую ненависть к врагу, не давал волю пламенному чувству мести, никогда не выпячивал своих достоинств. Коммунист, обличенный доверием партии, старался в условиях подполья особенно требовательно относиться к каждому своему поступку. Он считал, что у его товарищей не должно быть места вспыльчивости, опрометчивому решению и излишней доверчивости. Эти качества он прививал всем, кто вместе с ним, локоть к локтю, прошел по этой трудной дороге борьбы. «Мы будем ходить по острию ножа, это нелегко и опасно, но в то же время мы не имеем права порезаться»,- наставлял он боевых друзей. В трудную минуту Виктор не вещал носа, отделывался шуткой-прибауткой, подбадривал окружающих. И лишь от Марии Василенко не ускользало, как его брови неуловимо сдвигались и тотчас же расправлялись.
С тех пор, как Виктор остался в Луцке, он не переставал искать товарищей, которых можно было бы привлечь к общей борьбе.
– Нужны такие люди, – говорил Виктор своему брату Вячеславу Васильевичу, – которые смогли бы все силы своей души, все страсти и мечты посвятить одному желанию – изгнать врага с нашей священной земли.
Брат, сдержанный по натуре человек, выразил одновременно и беспокойство и молчаливое согласие. Глубокая складка взбороздила его переносицу, когда он посоветовал: