Дорогой бессмертия
Шрифт:
Прижав к себе здоровую руку Олега, она вошла вместе с ним в студеную воду, бродом вывела на другой берег и повела дальше огородами.
– Там лес,- тихо прозвучал ее голос.- Бог тебя сбережет! – с этими словами старая женщина по-матерински нежно поцеловала воина в холодный лоб. – Иди, родной, с богом. Возьми узелок с хлебцем. Бери, бери, силенок-то немного…
Олег добрался до шоссейной дороги Новоград Житомир, переждал, пока прошел автотранспорт, пересек шоссе и оказался в лесу. Но странствовать долго не пришлось. Его задержали немецкие жандармы, доставили в Житомир,
Паша Савельева и Наташа Косяченко поместили Чаповского в больницу частного врача Залесского.
Вместе с Олегом Чаповским в больнице находился на излечении летчик Михаил Пономарев. 5 июля 1941 года, выполняя боевое задание командования, он бомбардировал скопление танковой колонны и автомобилей в районе Нестерова, под Львовом. Появление в этом районе звена советских самолетов вызвало бешеный зенитный обстрел. «Иду на цель!» – спокойно передал по радио пилот Воронцов штурману Пономареву и развернулся влево. Два других самолета сбросили смертоносный груз на склады и скопления техники. Прямое попадание бомб причинило большой урон передовому эшелону немецких войск. Отбомбившись, самолет набрал высоту и лег на обратный курс. Неожиданно корпус самолета дрогнул. Машина загорелась. Левый мотор заревел, как раненый зверь. Пономарев почувствовал в ноге тупую боль. Мысли заработали с бешеной быстротой. Воронцов отдал приказ Пономареву:
– Выбрасывайся с парашютом!
– А вы, товарищ Воронцов?
– Приказываю!
Пономарева буквально вырвало с места, а Воронцов упал вместе с машиной возле села Пекалив. Раненый штурман очнулся в болоте. На помощь подоспели местные крестьяне, они перевезли его в клуню. Там, как могли, перевязали рану.
– Немецкий гарнизон близко? – превозмогая боль, спросил у молодого белокурого крестьянина Пономарев.
– В Млинове, отсюда недалеко.
После короткого совещания с доверенными земляками молодой крестьянин снял с Пономарева военное обмундирование, натянул на него штаны и рубаху из полотна, документы уничтожил. Так безопаснее.
Прошло три дня. Однако рана не давала покоя, она гноилась. К исходу третьего дня Пономарев потерял сознание.
– Оставлять в селе его нельзя. Немцы узнают, и мы беды не оберемся,- сказал с редкой рыжей бородкой мужчина.
– А куда ж девать его?-сердито спросил молодой белокурый.
– Его лечить надо, а как мы это сделаем? Давай свезем летчика в Луцк.
– Для чего? – насторожился парень.- Ведь там немцев больше, чем здесь.
– Верно, а мы его не к немцам свезем, а в больницу. Скажем, мол, нашего односельчанина тяжелая хворь взяла, полечить привезли.
– Коли так…
На окраине Луцка широкоплечий, с редкой бородой крестьянин заволновался: что он скажет немцам? Кого везет на подводе? Мимо проходила высокая, повязанная темной косынкой, стройная женщина. Крестьянин ее робко спросил, не знает ли она, где находится больница, как туда
– Знаю, а что у вас случилось, дяденька?
– Да вот беда с человеком…
Наташа Косяченко узнала из торопливого рассказа крестьянина о происшедшем и вызвалась проводить больного. Она села на подводу рядом с раненым.
– Если станут приставать, скажете, что я сестра больного.
Возле парка Шевченко подводу остановил немецкий жандарм.
– Хальт! Вер ист?* Не понимайт? Пора знать великий дойче шпрахе**. Кого везете? (* Стой! Кто это?)Наташа соскочила с подводы, нежно прикрыла рядном раненого.
– Брат заболел, третий день бредит, весь в жару.
Жандарм приподнял рядно с лица Пономарева. Опытным глазом определил: действительно болен, не врет девка..
– Чем болен?
– Не знаю, может, тифом…
– Проваливайт! Шнель! Шнель!
В больнице доктор Залесский определил Пономарева в палату тяжелобольных.
– Не беспокойтесь, поправится. Только нужно время и питание, – успокоил он «сестру» Косяченко.
Три месяца заботились о Пономареве, а когда он выздоровел, вошел в подполье. …Днем я задержался в городе и не пришел, как обещал, к обеду. Нина Карст нагрузилась картошкой, овощами и пошла с работы домой. У порога ее встретил Малаховский.
– Не хорошо женщине так нагружаться. Разрешите помочь? – Малаховский любезно взял хозяйственную сумку.
– Трудновато без мужа, но ничего не поделаешь. Война!
Нина сняла замок с двери и пригласила:
– Зайдете?
– С удовольствием!
Внимательно осматривал Малаховский комнату. Он искал любой предмет, который подтвердил бы подозрения о пребывании здесь постороннего человека. Агент прошелся из угла в угол, погладил по головке притихшего шестилетнего сына Рому, заглянул за шкаф. Никаких следов.
Если бы Малаховский поднял корзину с картофельной шелухой, наверняка обнаружил бы в ней второе дно и, кто знает, может быть, нашел бы там спрятанную «маленькую типографию».
– Комната у вас хорошая, – с ехидцей восторгался Малаховский.- Но вдвоем с малышом скучновато жить? – подошел к Роману: – Не боишься, когда мама уходит? Или дядя знакомый тебя веселит? А? Ну, почему молчишь? Как тебя зовут?
– Я сам играюсь, – сердито ответил Рома.
– Пойду. До свиданьица! Надеюсь, еще увидимся. Из окна Нина следила за удалявшимся Малаховским.
Он засеменил по переулку и повернул за угол. Нина крепко расцеловала сына. «Посиди, я сейчас приду».
Карст пришла к Колпаку и спросила, где я.
– Еще не приходил.
– Предупредите, пожалуйста, Струтинского, что за моей квартирой следят, у меня ночевать опасно.
– Хорошо, передам.
– Забыла еще сказать, Савельева передавала, что завтра в шесть вечера возле моста Бема она познакомит Струтинского с одним человеком.- Помолчав немного, сказала:- Пойду, сынок дома остался один.
Карст поспешила домой. И вдруг у самого порога она увидела Ядзю Урбанович. Испуганно:
– Ты ко мне?
– Да, хочу у тебя переночевать. Комендантский час начался, к своей квартире не успею добраться, не возражаешь?