Дорогой бессмертия
Шрифт:
Анну Остапюк привели два немецких солдата.
– Я все вымыла и прибрала, что от меня еще нужно? – жаловалась Анна солдатам.
– Не разговаривай! Тебе скажут, что от тебя надо. Иди!
Анну завели в комнату, где раньше спал шофер. Курт Гопнер давно утратил веселое расположение духа и с растерянным видом сидел на диване.
– Все успела сделать? – явно невпопад спросил он Остапюк.
– Все, господин офицер. В каждом уголке чисто.
– Когда мы были в столовой, ты никуда не отлучалась?
– Нет, господин офицер.
Гопнер выждал.
– А костюмы ты чистила?
– Нет, господин офицер.
– Ты видела, где стояла пишущая машинка?
– Как же, господин офицер. Во второй комнате, на маленьком столике.
– А ты никого не впускала, когда нас не было? А?
– Никого, господин офицер.
Гопнер не выдержал и крикнул:
– Что же, по-твому, святой дух все отсюда унес?! Притворяешься! Мы из тебя быстро притворство выколотим! Обыскать!
Тревожное чувство охватило Анну. Солдат грубо обыскал уборщицу. Вынул из кармана носовой платочек, коробок спичек, сухарик.
– Где берешь сухари? – прокричал офицер, лишь бы: задать ей вопрос.
– Дома, с чаем пью.
– А спички?
– Попросила у вашего шофера.
Офицер вышел. Анна осталась в комнате одна. Ее не выпускали. Ничего не сказали. Значит, вела себя правильно, а то бы уже не одна косточка хрустнула. Повторила про себя слова, сказанные ей Пашей Савельевой: «Если нервы сдают, не берись, обойдемся». – «Что ты, Паша? Разве у меня нервы слабее твоих?»
Сейчас жизнь проверяла их крепость. Выдать себя хотя бы в малейшем, значит, обречь на гибель всю семью. Нужно и дальше держаться твердо.
Анна подошла к двери, но услышала грозное «цюрик!» Четыре часа довелось просидеть взаперти, пока жандарм приказал выйти и следовать за ним. Анна прикинулась перепуганной забитой женщиной.
– Куда же за вами, когда я должна идти домой?
– Не балуй, девка! – строго предупредил жандарм.- На том свете тоже устроишься не плохо.
– Да я… мне домой нужно…
«Какой ужас,- втайне волновалась Анна.- Неужели-догнали? А какое это сейчас имеет значение? Я их не видела, вот и все». Выражение лица Анны изменилось. Ее ввели в жандармский участок. «Буду молчать». Да, да, именно такой непреклонной она и представляла себя в воображении, когда согласилась на эту операцию.
Ночью Анну вызвали на допрос. Очень хотелось спать, слипались глаза, а жандармы нарочито сделали яркий свет, больно стало глазам. Под таким светом продержали до пяти утра..Веки опухли, слезы затуманивали воспаленные зрачки. Так болезненно моргать… А ей все в ухо: «Не спи!»
Зашел другой жандарм, подтянутый, стройный. Он наигранно ласковым тоном сказал:
– Чего бы я упирался, ведь к тебе ничего не имеют, только скажи, кто приходил в особняк?
– Никого не видела, – прослезилась Анна.
Два дня жандармы пытались хоть что-нибудь услышать от уборщицы о тех, кто пробрался в особняк и среди белого дня похитил машину, оружие и форму. Анна упорно твердила: «Никого не видела,
Два года Остаток прилежно выполняла свои обязанности, и никто не мог уличить ее в плохом отношении к работе. Не было никаких улик и на этот раз. И все-таки Анну Остапюк из-под стражи не освободили…
22. У РАЗВИЛКИ ДОРОГ
Большие снежные хлопья плавно опускались на землю. Вот они, легкие, чистые, зацепились за оголенные ветки высоких тополей, коснулись железных крыш домов, скользнули по замерзшим лужицам. К вечеру улицы Луцка, парки и скверы оделись в белый наряд.
Первый снег! Сколько прежде доставлял он наслаждения детворе и взрослым, которые одинаково радовались чудесной поре. А ныне ослепительно белый покров не оживил серых будней города. Фашисты бесчинствовали. Изо всех сил старался и агент Малаховский. Нескольких подпольщиков отдал он в лапы гестаповцев. Жалко юлил Малаховский перед шефом, приговаривая:
– Надеюсь, вы мной теперь довольны?
В тюрьмы были брошены врачи, инженеры, учителя, артисты, научные работники. Немцы спешили обезглавить городскую интеллигенцию. Пренебрегая всеми нормами человеческой морали, фашисты отнимали у человека самое дорогое – жизнь. Были расстреляны доктор Залесский, учитель Голубович, адвокат Черевко, директор средней школы Редько, агроном Сало… Свирепость фашистов вскипала еще больше, когда в охваченном паникой городе появлялись все новые и новые листовки подпольщиков. На одной из них размашисто было написано:
– «Фрицы, за все ответите! Смерть за смерть!» Гневные слова горели и на другой листовке: «Советские воины наступают по всему фронту. Близится час расплаты!»
На листке ученической тетрадки чья-то смелая рука вывела чернилами:
«Мы ведем счет вашим преступлениям, ничего не забудем!»
На дверях магазина для офицеров мелом было написано:
«Трепещите, тираны!»
Поредевшее, обескровленное подполье жило, боролось. Им руководили коммунисты подпольного обкома партии, возглавляемого Алексеем Федоровичем Федоровым. Невидимыми нитями он был связан с патриотами, направлял карающую руку народных мстителей, организовывал население на борьбу с врагом Родины. Никто не знал имени патриота, бросившего гранату в автомашину с немецкими штабными офицерами. А другой смельчак удачно подложил на городской черте противотанковую гранату, а она вывела из строя мощный немецкий танк.
Партизаны, руководимые Василием Андреевичем Бегмой, не оставляли подпольщиков в тяжелую годину. Они вместе с ними мстили фашистам, наводили ужас на метавшихся, как в угаре, оккупантов.
Антон Семенович Колпак и Варфоломей Иванович Баранчук решили вооружиться.
– Теперь мы должны быть в постоянной боевой готовности, – говорил Антон Семенович. – И к наступлению и к самозащите.
– Должен тебе что-то сообщить, – улыбнулся Баранчук. – Я в свое время надежно припрятал два автомата, одну винтовку и пять гранат. Имеются также и перевязочные материалы.