Дорогой бессмертия
Шрифт:
– Беру командование на себя! – прокричал в грохоте Науменко басом.
Бойцы залегли. А потом по команде «вперед», увлекаемое новым командиром, подразделение снова ринулось в атаку. Многие остались неподвижно лежать на поле брани. Но те, кто добрался до немецких окопов, дрались, как львы. Задача была выполнена, враг был выбит из укреплений. Но что бы было, если бы в решающий момент трусость одолела хотя бы одним из воинов? Атака могла захлебнуться. Вспомнив этот эпизод, Науменко будто провел параллель с теперешним его положением. Воля и выдержка –
Вечерний резкий ветер осыпал с деревьев пожелтевшие листья. Своеобразная, неповторимая в эту пору осень!
За плотно закрытыми ставнями послышались шаги. Николай прислушался. Громко залаяла собака. Потом раздался дробный стук в дверь. Предчувствуя что-то неладное, Николай загасил лампу. Сквозь дверную толщу донесся чужой говор. «Немцы! Наверное, за мной! Бежать через чердак!»
На какой-то миг он остановился. Да, но ведь меня отпустили из лагеря? Значит, недоразумение… Стук повторился. В дверь били прикладом.
– Открывай!
Науменко сразу почувствовал себя словно в ловушке и заметался по комнате, выскочил в коридорчик и быстро взобрался на лестницу.
Сомнений не оставалось: гестапо стало известно то, что он так тщательно скрывал от жены. За участие в подполье теперь ему не сдобровать. Однако Николай не хотел сдаваться врагу. Он быстро поднялся на чердак, подбежал к небольшому окошку. Тьма кромешная! «Поторапливайся, Николай!» – подстегивал сам себя побледневший Науменко.
В эту минуту Зина открыла дверь. Со всего размаха ее ударил по лицу рослый мужчина. Зина сразу ничего не поняла. Кто он такой? Она подскочила к кровати и собой заслонила ребят. Гестаповцу было не до женщины. Ему приказано схватить Науменко. Заметив лестницу, ведущую на чердак, раздраженно скомандовал: «Оцепить дом!»
А Николай выбрался на крышу, перевел дух и прыгнул вниз.
– Хальт! Руки вверх!
Николая схватили, заломили руки назад. – Смотри какой верхолаз!
– с этими словами верзила ткнул Николая ногой в живот. Сперло дыхание, но он остался стоять.
Немец плюнул в бледное лицо Николая. Плевок пришелся в щеку. Поворотом головы Николай стер его о плечо.
– Может, порадуешь нас, скажешь, кто с тобой в компании? А? Тут это сделать лучше, ведь при нас нет всех инструментов. Ну? Молчишь? Вперед!-властно крикнул немец.
В ту же ночь Николай предстал перед другим гестаповцем. Рукава у него были засучены, сквозь большие роговые очки проглядывали серые глаза.
– Назови имена сообщников, – потребовал он. – Молчать не рекомендую!
Науменко не открыл рта.
– Развяжите ему руки! Закуришь? Пока не поздно, образумься, иначе покараем так…
– Всех не покараете, – раздраженно бросил Николай.
– Повтори!
– Я вас ненавижу!
– Ах ты, скотина! – гестаповец в бешенстве подскочил к Николаю и наотмашь
Три дня и три ночи длился жесточайший допрос. Но ни выкрученные руки, ни выбитый глаз, ни тяжелые побои на теле не сломили Науменко. Он выстоял. Его выволокли в тюремный двор на расстрел. Николай еле поднял окровавленную голову. С побелевших уст сорвалось:
– Будьте прокляты! Навсегда! …Все утро и весь день Зина не знала о судьбе мужа. Она пыталась обстоятельно разобраться в ночном происшествии. Почему дома не сделали обыск? Какие признания требовали от Николая? Но ответа на эти вопросы так и не находила…
Утренний солнечный луч заглянул в окно, осветил на стене семейную фотографию. Зина посмотрела на нее и разрыдалась. Но вдруг мимо окна промелькнула фигура. В дверях остановился мужчина. Красный нос, одутловатые щеки, темные усы, из-под шапки – растрепанный чуб.
– Что вам нужно? – испуганно спросила она незнакомца.
– Науменко?
– Да.
– А где твой муж?
– Его сейчас нет дома.
– Жаль.
Чубатый протяжно свистнул. На пороге показалось еще трое таких же неприятных типов. Они плотно закрыли за собой дверь. Дети заплакали. Зина подбежала к ним, стала успокаивать.
– Водка есть? – рявкнул присадистый.
– И кушать. Да побольше! – визгливо требовал длинношеий с рассеченной губой.
– Вон лежит хлеб и ломтик сала, хотела дать детям, но, раз голодные, возьмите.
Чубатый прошелся по комнате, остановился и резко повернулся к Зине.
– Вижу, тебе живется неплохо на нашей земле! Верно? Нравится здесь? – он громко кашлянул и пристально посмотрел на беззащитную женщину, к юбке которой прильнули притихшие дети.
– Ты учительница?
– Детей богу молиться учишь?
– Нет.
Зина догадалась, с кем имеет дело.
Чубатый кивнул молодому, веснущатому. Тот без слов понял атамана. Мигом подался из дома, а через несколько минут возвратился с литром самогона.
– Погреемся немного, а то что-то очень скучная компания. Ха-ха-ха… А ты, – бросил он в сторону Зины, – слышишь?.. Накрой стол, гостей принимай. Да, смотри, борони боже, если плохое задумала!
Повинуясь приказанию, Зина хлопотала возле стола.
– Ты откуда родом? – спросил ее чубатый.
– С Полтавщины.
– А чего тебя сюда занесло?
– Разве мне, украинке, сюда запрещено приезжать?
– Эге, милочка, так ты же советка… Разве ты поймешь наши души?!
– Таких, как вы, к сожалению, я плохо понимаю… И скажу, если позволите. Как же вас понимать, коли Родиной не дорожите. Не без вашей помощи Гитлер Украину захватил. А теперь украинский народ вместе терзаете… – Зина прямо посмотрела в заискрившиеся недобрым огоньком глаза предводителя. Но это не пугало ее. Забыв о нависшей опасности, она пылко доказывала, что все украинцы вместе, именно все вместе должны изгонять врага с родной земли.