Дорогой дневник
Шрифт:
Как хорошая правильная девочка, которой ни черта не светит.
План такой.
Я оставляю этот город позади. На мне очки в синей оправе, клетчатая рубашка и конверсы.
За спиной рюкзак с фотоальбомом, на коленях — футляр с флейтой.
В окошке кадрами яркого мультфильма сменяются летние пейзажи.
Все,
Я иду к тебе в гости.
Я сто лет тебя не видела, я зверски скучала по тебе, мой парень…»
***
Тихо и торжественно ступаю по улицам огромного безмолвного города с тысячью лиц и дат. Лось дал мне верные координаты, потому что я уже вижу тебя, и твое лицо слишком напряжено и серьезно.
— Ну, привет, Ковалев Евгений Александрович… — Я вхожу в раскрытую калитку, роняю задницу на теплую землю и растерянно бубню: — Не твое это. Уж лучше бы ты оставался Багом.
Расстегиваю рюкзак, извлекаю всеми забытый альбом и вытягиваю из прозрачного кармашка фото, где ты смеешься.
— Вот тут ты круто выглядишь. Ты настоящий. Я оставлю это здесь, чтобы и другие вспомнили… Ладно? — Протягиваю руку и подсовываю небольшое фото под косую черную ленточку у рамки. — Я, собственно, что хотела-то… Хотела сыграть для тебя. Только для тебя, как ты однажды просил. Но, чур, не «Девушку с волосами цвета льна» — думаю, ты тоже от нее не в восторге. Лучше Грига сбацаю, «Песню Сольвейг»[22]. Про вечную невесту, ха-ха.
Открываю футляр с флейтой, и солнечный блик от нее ложится на твое лицо. Набираю в грудь побольше воздуха и играю. Я очень стараюсь. Стараюсь только для тебя, так что заткнись и слушай.
Помнишь, как мы впервые столкнулись в автобусе? А как впервые поцеловались? А как проводили бурные ночи? Как пили, смеялись и были счастливы, помнишь? Я помню. Я никогда этого не забуду…
Произведение слишком депрессивное и чертовски выматывает. Я задыхаюсь и откладываю флейту. Захлебываюсь слезами и судорожно стираю их со щек.
— Вот как-то так… Я не виртуоз.
Мы долго молчим и смотрим друг на друга.
— Блин, совсем забыла, — спохватываюсь я. — Баг… Вот, это одуванчики. Надрала их в поле, когда шла сюда от станции. Мать-и-мачеха уже не цветет, но они похожи, правда?
Какое-то время я старательно плету из одуванчиков венок, задыхаюсь, немею и глохну от подступившей к горлу тишины.
Закончив, я кладу его на ворох искусственных цветов, глажу прогретую солнцем землю, запускаю в нее пальцы, и она обхватывает их — теплая и живая, как твои руки.
Но она ускользает, осыпается сухими ручейками и превращается в пыль.
— Это все не то, Баг. Не то. Возьми меня за руку, крепко.
Тишина сгущается и давит на легкие, во мне взвивается злость:
— Почему ты оставил меня здесь одну, Баг? Ты же обещал никогда этого не делать…
— Ты прав. Я тоже многое тебе обещала.
— Прости меня, ладно? — Снизу вверх я заглядываю в нереальные глаза цвета моря. — Прости меня, если можешь…
Нет ничего хуже несказанных слов. Нет ничего хуже упущенных возможностей. Нет ничего хуже невозможности что-то изменить.
— Я никогда не говорила тебе, что люблю тебя. А я тебя люблю! Я так сильно люблю тебя… Слышишь? — Ты — волшебный свет, и запретов нет… Подпевай!
«…Веди меня дорогой мягких снежных троп,
А цвет седой — такой же белый, только уставший.
Держи меня, хотя я вряд ли уже побегу…»[23]
Нет ответа. Вокруг шеи удавом обвивается все та же тишина.
Все можно пережить, все можно изменить, все можно исправить… Ты можешь стать для кого-то нужным, можешь найти занятие по сердцу и друзей по душе, можешь идти в прекрасное светлое будущее, неся свою боль за плечами, как самый ценный груз, потому что только на контрасте с ней получится распознать счастье… Перед тобой открыты все двери, возможны любые чудеса, пока ты остаешься в живых.
А иначе от тебя останется только вот это:
настоящая
первозданная
глухая ко всем мольбам
страшная
липкая
беспомощная
пустота.
***
Оставляю Багу на хранение альбом и флейту — осколки давнего прошлого, которые никому из нас больше не пригодятся, стряхиваю землю с коленей и ухожу.
— Я не прощаюсь, Баг. Когда-нибудь мы с тобой обязательно встретимся. Я еще тебя удивлю, вот посмотришь! А пока… Я обещаю тебе жить. Я стану твоим будущим.
***
«Выход на крышу никто так и не удосужился заварить — все предпочли просто забыть о случившемся.
Я — не лучше, я тоже хотела бы потерять память, но это бы стало незаслуженно легким исходом.
И я сижу на этой теплой крыше, среди телеантенн и птиц, и пью терпкое сладкое вино прямо из горлышка.
У каждого из нас на пути хоть раз появлялся человек, который врывался в нашу жизнь вихрем, перетряхивал ее, ломал до основания и, уходя, оставлял после себя только выжженную пустоту. Но спустя время на этой пустоте прорастали всходы чего-то нового, другого, лучшего… Того, что оказывалось твоей настоящей жизнью и судьбой.