Дорогой сновидений
Шрифт:
Караванщик, не в силах выдержать этого взгляда, зажмурился. Но свет прорывался даже сквозь сжатые веки и человеку пришлось закрыть лицо ладонями, отвернуться в сторону, прячась, силясь отыскать вокруг хотя бы крохотный осколок тени, чтобы спрятаться в нем.
А затем пламень угас, так же внезапно, как вспыхнул. Во власти любопытства, караванщик осторожно приоткрыл веки. Глаза Шамаша были закрыты.
— Прости, — проговорил колдун. — Я не думал, что силы, которые мне удастся собрать, будут настолько велики.
— Господин,
Шамаш почувствовал смятение, охватившее собеседника, трепет души, затмение разума, решимость сердца. Он качнул головой. Это была совсем не та реакция, которой он ждал. Ему казалось, что все случившееся с торговцем за последние мгновения, тот мир, в который он попал, должны были притупить чувства караванщика, сделать его менее восприимчивым к чуду. Ему страшно не хотелось тратить время на новые разговоры, но он понимал — раз так, без них не обойтись.
— Успокойся, — караванщик воспринял это как приказ и подчинился. Стук сердца снова стал спокойным и ровным, дрожь ушла, — и послушай меня, — на смену слепой решимости пришла готовность мыслить и понимать, — мне понадобится твоя помощь.
— Смогу ли я… — он был всего лишь смертным, простым смертным, даже не магом!
— Больше некому, — Шамаш не оставлял ему возможности отказаться.
— Если Ты этого хочешь… — как он мог спорить с повелителем небес?
— Я собираюсь обратиться к тем, в кого верю.
— Ты позовешь Айю?
— Нет.
Караванщик вскинул голову. На его лице отразилось удивление. "Кто же может быть ближе Тебе Твоей великой супруги? — но потом он вспомнил встречу с подземными богинями, убеждавшими забредшего к ним смертного, что бог солнца, очнувшись от болезни, забудет Айю, выберет себе другую жену. — Это дело небожителей, — он замотал головой, отгоняя от себя мысли, — кто я такой, чтобы судить?" — и Евсей промолчал, вслушиваясь в тихую, задумчивую речь Шамаша, подобную шороху ветра.
— Я хочу спросить совета у тех, кого здесь называют Свышними. Но чтобы достичь их, мне потребуется преодолеть долгий путь — путь не для ног, а разума, души, духа, которым придется охватить все мироздание, чтобы приблизиться к высшим. И мне нужно, чтобы кто-то был рядом с той частью моей сущности, которая останется здесь, связанная незримыми узами со мной уходящим… Я понимаю, во всем этом трудно разобраться… В общем, мне дано лишь спросить. Ответ будет дан тебе.
— Но смогу ли я понять… — Евсей слышал о Них — тех, кто выше богов — творцах мироздания, которые создали из Ничего Все. Он был песчинкой у ног богов, а тут…
— И не пытайся. Их слова всегда загадка. Просто
"Но почему я? — уже готов был спросить Евсей. — Ведь здесь, рядом, Губитель. Он — бог, а я… — но потом он подумал: — Ведь Он — враг, Даже если сейчас между повелителями стихий перемирие, это не означает, что можно доверять Губителю, который ударит в спину в первый же миг, когда захочет этого…"
— А… — он оглянулся на Губителя, который с некоторой задумчивой отрешенностью следил за их разговоров, до поры не вмешиваясь в него.
— Не беспокойся, — горькая усмешка скользнула по бледным губам Эрры. — Я не стану мешать, усложняя и без того непосильную задачу. И не ударю в спину. Не потому, что дал слово, а так как сам этого не хочу, — он говорил так искренне, что караванщик не мог усомниться в правдивости сказанного. Да, перед ним был отец лжи, но… почему-то на этот раз все было иначе.
— Хорошо, — сглотнув подкативший к горлу комок, летописец кивнул. Он повернулся к богу солнца, который молчал, ожидая его решения, чтобы сказать: — Я… Я сделаю так, как Ты велишь.
— И еще, Евфрасей…
Услышав свое полное имя, приобретшее в устах Шамаша особое, не сравнимое ни с чем звучание, караванщик вздрогнул, напрягся, сконцентрировав все свое внимание на том, что должно было быть не просто важным, но наиважнейшим.
— Я уйду очень далеко, так далеко, что этот мир затеряется среди бесконечности. Чтобы вернуться мне нужна будет нить, которая приведет меня назад, домой. Когда высшие дадут ответ, позови меня.
— Но если… Если расстояние будет так велико… Сможет ли мой слабый голос достигнуть Твоего слуха?
— Тебе придется постараться.
Караванщик чувствовал себя так, словно Шамаш провел за его спиной черту, за которую он не мог отступить. Ему ничего не оставалось, как подчиниться неизбежному.
— Ты понял? — прозвучал у него в голове вопрос Шамаша.
— Да, — прошептали губы, хотя разум караванщика кричал: "Нет!" — ему было не понятно ровным счетом ничего, за исключением, может быть, того, что ему предстояло стать свидетелем и участником столь необычного события, что его считали чудом даже боги.
— Это все. Теперь молчи. Ни слова, до тех пор, пока не придет время, о котором я говорил. Помни: любой звук может разрушить полотно мироздания.
Караванщик в страхе сжался, словно окаменев, не смея не то что сказать, подумать, шевельнуться…
Шамаш же начал обряд.
Не имея возможности построить храм вечности в окружавшем его крае, чуждом вере и силе родной земли, он возвел его звездные колонны в своей душе, которую не способен был изменить ни переход через грань между мирами, ни все те события, которые с неимоверной быстротой поглотили чужака, спеша сделать его своим в том доме, который открыл для него свои двери.