Дорогой сновидений
Шрифт:
Очутившись в лесу, она позволила себе на миг остановиться, вздохнуть с облегчением и, не оглядываясь, прошептать проклятия невидимому противнику, а потом вновь двинулась вперед, не выбирая дороги, зная, что единственный путь через этот мир прочерчен у нее в душе. Колючие ветки кустов цеплялись за одежду, корни, извиваясь змеями, ловили ноги в расставленные ими капканы, коряги преграждали дорогу, а стволы деревьев росли так близко друг от друга, что, казалось, между ними не протиснется ни тень.
Сати-Айя поднесла ладони к губам, подула на них холодом снежной пустыни, исподлобья поглядывая
"Дура, что же я делаю? Да, я заморожу мир снов, что станет с маленькими смертными? Они ведь тоже замерзнут, как и все эти цветы, деревья, травы!"
— Ты этого хотел, да? — уверенная, что брат где-то поблизости, воскликнула она. — Чтобы я собственными руками убила их, а потом вечность терзалась чувством вины и никогда больше не осмелилась заглянуть в глаза Шамашу? Почему ты молчишь?! Ведь я знаю, что ты рядом, что ты меня слышишь? Ну, молчи, молчи. Ты прячешься от меня — значит, боишься. Это хорошо. Бойся меня, негодный мальчишка! Ты и представить себе не можешь, как я разозлилась на тебя!
И тут… Ей вдруг показалось, что она услышала чей-то тихий, полный страха и отчаяния плач.
"Ну наконец-то!" — с ее губ сорвался вздох облегчения. Надо признать, что ей надоели поиски, хотелось поскорее покончить с ними и предаться тому, о чем она мечтала все последнее время — мести!
Поспешив на едва различимый в гомоне всполошенных птиц и настороженном шепоте-ворчании деревьев звук, она уже через несколько мгновений оказалась возле густых кустов. Раздвинув усыпанные шипами ветки, она увидела за ними девочку лет двенадцати.
— Мати! — позвала Айя, но стоило маленькой смертной оторвать ладони от заплаканного личика, как она поняла, что ошиблась.
Это была совсем другая девочка — кареглазая и круглолицая. Ее одежда была непохожей на то, что носят караванщицы. Длинное золоченое платье с накинутым поверх него легким полупрозрачным плащом, который так походил на поникшие крылья бабочки, лишившейся способности летать.
Некогда красивый наряд поблек. Горожанка была с головы до ног перепачкана грязью, измазана соком ягод и трав, к коже обнаженных рук и ног прилипли высохшие пластинки травинок и листьев деревьев, рядом с которыми виднелись довольно глубокие царапины, на чьих неровных краях чернели капельки запекшейся крови. Такие же царапины были на щеках девочки, и лишь ее длинные волосы, старательно заплетенные в длинную косу, казались ухоженными. Возможно, малышка ценила их более всего, а, может быть, ей просто было легче заботиться о них, чем о чистоте одежды или кожи, находясь посреди дремучего леса.
— Не бойся меня, милая. Я не сделаю тебе ничего плохого, — Сати присела с ней рядом на корточки, протянула руку, чтобы коснуться ее щеки, но девочка поспешно отшатнулась. В ее глазах не было страха, скорее настороженность, как у звереныша. — Кто ты? — спросила богиня сновидений, а потом, не дожидаясь ответа, продолжала: — Ты ведь горожанка, правда?
Та
— Тише, тише, — теперь, наконец, Сати могла выплеснуть на малышку всю свою заботу, гладя по волосам, делясь своим теплом и уверенностью. — Не нужно плакать. Ничего не бойся. Это сон. Только сон.
— Мне было так одиноко! Я хочу домой!
— Конечно. Я отведу тебя домой, — ответила она, понимая, что лишь эти слова успокоят найденыша, но при этом сама она чувствовала, как нарастает в ней озабоченность.
Айя не была уверена, что сможет исполнить свое слово, когда она даже не знала, откуда, из какого города пришла в мир сновидений эта крошка. Где она проснется? И проснется ли вообще? А, может, пытаясь ей помочь, она сделает только хуже, разлучив тело с душой, превратив живое существо в потерявшегося навеки призрака или духа? Может быть, лучше оставить все как есть? Во всяком случае, пока. А потом спросить у Шамаша, как следует поступить. Ведь она всегда сможет сюда вернуться. Вот только дождется ли ее возвращения эта несчастная, насмерть перепуганная девочка?
— Не оставляй меня! — словно прочтя ее мысли, увидев тень сомнения в излучинах глаз, зашептала девочка, которая что было силы вцепилась ей в руку, не отпуская, боясь одиночества больше, чем близости чужачки.
— Бедняжка! — вздохом сорвалось с губ Айи. Жалость захлестывала все остальные чувства, блестя слезинками на ресницах. Нет, конечно, нет! Она не оставит ее здесь совсем одну, такую несчастную, напуганную и израненную! Она не могла так поступить с ней! Как не могла больше думать об этом… Еще мгновение — и ее сердце просто разорвется на части! Да и, к тому же, ну и что из того, что у нее что-то там не получится? Она всегда сможет подарить малышке самый чудесный сон, сделать своей снежной дочкой, и вообще…
— Пойдем, пойдем со мной, милая…
"Я что-нибудь придумаю. Обязательно!" — мысленно добавила она, придерживая ветки кустов, не обращая внимая, что они своими острыми колючками впились ей в руки, раня в кровь.
Она взяла девочку за руку, которую та, доверчиво протянув, больше уже не пробовала вырвать.
— Ты давно здесь? — стремясь как-то отвлечь девочку от страшных мыслей, готовых вновь пролиться слезами из глаз, спросила она.
— Да… — та тяжело вздохнула. В ее глазах вспыхнули слезы. — Очень! Сперва было хорошо, — спустя какое-то время продолжала она. — Весело. Сон был светлым, счастливым. Но потом… — прикусив губу, она мотнула головой, отгоняя от себя болезненные воспоминания.
— Я понимаю, — о, конечно же, Сати ее понимала. Ведь ей самой пришлось ох как много всего пережить!
Или не ей, а той смертной, которой она время от времени видела себя… Не важно. Ведь эти переживания были так четки и чувственны. Остановившись, она повернулась к девочке, склонившись к ее лицу, взяла за плечи:
— Послушай меня. Послушай! Ты скоро, очень скоро вернешься домой, к своим родителям, — вкладывая в слова всю силу убеждения, готовую заменить уверенность, которой не было в ней самой, зашептала Айя-Сати, — я сделаю все! Я обещаю!