Дороже всех сокровищ (Золотое королевство)
Шрифт:
— Вытащи ее, — прошептала Касильда.
— Не могу. Тебе будет слишком больно. Я лучше отнесу тебя обратно в город и найду врача.
— Нет. Эван, умоляю тебя, вытащи стрелу.
Он тяжело вздохнул. Делать было нечего. Большая часть их поклажи оставалась здесь, и, покопавшись в одном из мешков с провизией, Эван достал кожаный мех с вином и приложил его к губам раненой. Та сделала несколько мелких глотков и отвернулась.
— Выпей еще, — охрипшим от страха голосом попросил он.
— Мне не нравится огненная вода белых дьяволов.
— Пей,
— Это ложь, но я выпью.
Она медленно осушила мех. Тем временем поднялась луна. Ее призрачный свет залил поляну, посеребрив водную гладь ручья и, словно саваном, накрыл Касильду.
— Теперь, — прошептала Касильда, с трудом произнося слова, словно язык не слушался ее, — я готова, Эван.
Он тоже выпил немного вина для храбрости и тщательно подготовился, достав чистую рубашку для перевязки. Во время походов Эван не раз видел, как корабельные брадобреи справлялись с разного рода ранами. Теперь он пожалел о том, что внимательно не следил за тем, что они и как делают. Потом Эван помог Касильде лечь на живот и, наклонившись, поцеловал ее в ухо, прошептав при этом:
— Я люблю тебя, Касильда.
— Я знаю. Торопись, Эван.
Глубоко вдохнув, чтобы успокоить дрожащие руки, он взялся за стрелу и тихонько потянул ее. Касильда застонала от боли, но лежала неподвижно.
— Нет, Эван. Ты должен сделать это быстро.
Он знал, что женщина права. Когда-то Эван страдал от зубной боли. И цирюльник не стал с ним церемониться. Ухватив зуб клещами, он просто выдернул его изо рта. На лбу Эвана проступили капельки пота, он решительно сжал губы. Положив одну руку ей на спину, а другой, ухватившись за стрелу, сильным и быстрым рывком выдернул ее из раны и отшвырнул прочь.
Одновременно оба вскрикнули. Кровь брызнула из темного провала глубокой раны, и Эван прижал к ней сложенную в несколько слоев рубашку.
Ему страшно захотелось плакать, и он лег рядом с Касильдой, чтобы согреть ее теплом своего тела. Больше женщина не издала ни единого звука и вскоре, измученная страданием, забылась тяжелым сном.
Когда рассвет окрасил верхушки деревьев, Эван все еще не спал. Он знал, что обязательно снова вернется в город, ибо теперь у него есть еще один повод для мести испанцам.
Но сначала он должен отвести Касильду к ее соплеменникам.
Через три дня пути Эвану преградил дорогу Рико. Он в ужасе смотрел на ношу в руках Эвана:
— Что случилось?
— Это длинная история. Я расскажу ее тебе по дороге.
Когда они положили Касильду на циновку в одной из хижин, Эван закончил свой рассказ. Наклонившись, он погладил ее по горячей щеке.
— Первые два дня она отказывалась от моей помощи и шла сама, — сказал он Рико. — Я видел, как она слабела с каждым часом. Ее мучила страшная жажда. Сегодня утром она упала и больше не смогла подняться.
— И ты нес ее, — закончил Рико, кивая старухе, которая, войдя, села на пол рядом с Касильдой.
Она принесла деревянную чашу с какой-то серой вязкой массой и листьями
— Помоги ей, — взмолился Эван. — Прошу тебя, не дай ей умереть.
Старуха, тяжело вздохнув, начала снимать повязку, сделанную Эваном из рубахи и полос одежды. Хижину заполнил омерзительный запах. Эван заставил себя посмотреть на рану. Вокруг нее появилась опухоль, кожа потеряла цвет. По спине Касильды шли красные полосы.
— Рана загноилась, — дрожащим голосом произнесла старуха. — Ее сжигает лихорадка. По телу разлилась болезнь. Когда она достигнет сердца, Касильда умрет.
— Нет! — вырвался из груди Эвана отчаянный крик.
В этот момент он ненавидел себя.
Как глупо было позволить своим чувствам взять верх над разумом: все дело в том, что он не смог ударить ее и тем самым вызвал подозрение солдат, и еще поцеловал ее прямо на улице! Боже, во всем виноват он и только он.
Эван посмотрел на Рико. Ответный взгляд был мрачным и осуждающим. Он опустил голову:
— Во всем виноват я один. Мне следовало быть осторожнее. Ваше право наказать меня.
— Будет так, как ты хочешь, — пообещал Рико.
Старуха накладывала на рану серую мазь. Касильда открыла глаза и прошептала:
— Рико.
Тот погладил ее по голове:
— Я здесь. Ты вернулась к нам, Касильда.
— Да. Теперь ты должен помочь Эвану.
— Он виноват в том, что случилось с тобой, и должен умереть, — вырвалось у Рико.
— Нет. Я сама решила пойти с ним. Если ты сделаешь ему что-нибудь, мой разгневанный дух будет приходить к тебе по ночам всю жизнь.
Рико отшатнулся и прикрыл лицо тыльной стороной ладоней, чтобы оградить себя от зла.
— Но почему ты заставляешь нас дружить с белым дьяволом?
— Потому что он может любить так же неистово, как и ненавидеть. Его ненависть к испанцам сильна. Он — враг нашего врага. Помоги ему, Рико.
Рико и целительница обменялись взглядами. Старуха поджала губы и скупо кивнула.
— Если ты хочешь этого, Касильда, — сказал Рико.
Всю ночь Эван провел с Касильдой, обнимая ее горящее в лихорадке тело. Она спала беспокойно и каждый раз, когда просыпалась, он подавал ей питье. Еще никогда в жизни не чувствовал он себя таким беспомощным. Эван терял Касильду и ничего не мог поделать. Его сжигали отчаяние и ярость. Хотелось бить себя в грудь, рвать на голове волосы, проклинать Бога и выть на луну. Но ради Касильды он сдерживался и только шептал ей на ухо слова любви.
На рассвете, когда прокричал петух, женщина с трудом подняла голову.
— Обними меня, Эван, — тихо попросила она. — Обними крепко.
Он знал, что от движения собьется повязка, наложенная целительницей, но сердце подсказывало ему, что теперь это не имеет значения. Эван сел и прижал Касильду к груди, бережно поддерживая ее голову, словно та была хрупкой орхидеей.
— Все кончено, любовь моя, — прошептала Касильда. — Я ухожу. Мои дети… Может быть, мои дети ждут меня…
— Нет, Касильда, пожалуйста!