Дорожные работы
Шрифт:
— Послушайте…
— Нет, это вы послушайте! Спасайтесь, пока не поздно. Стареть — это все равно что ехать на машине по снегу, который с каждым ярдом все глубже и глубже становится. В конце концов вы увязаете по самую крышу, а колеса лишь беспомощно прокручиваются, буксуя на месте. И надеяться вам не на кого — никто вас не откопает. И это жизнь. Готовых рецептов вам не подарят. И ни один конкурс вы просто так не выиграете. И никто не будет сопровождать вас повсюду с камерой, чтобы запечатлеть каждый ваш шаг. Все только наблюдают, как вы барахтаетесь. Вот
— Но ведь вы даже не представляете, что здесь творится! — вскричала она.
— Верно. Но зато я слишком хорошо представляю, что творится здесь!
— Вы за мою жизнь не отвечаете.
— Я вам вышлю пятьсот долларов — на имя Оливии Бреннер, Лас-Вегас, почтамт, до востребования.
— Меня уже здесь не будет. Вам перешлют деньги назад.
— Нет, я не оставлю обратного адреса.
— Тогда лучше выбросьте их.
— Они вам пригодятся, чтобы найти работу получше.
— Нет.
— Тогда используйте их вместо туалетной бумаги, — отрезал он и положил трубку. Руки его дрожали.
Пять минут спустя телефон зазвонил снова. Телефонистка спросила:
— Вы примете звонок…
— Нет, — перебил он и положил трубку.
В тот день телефон звонил еще дважды, но звонили уже другие люди.
Около двух часов дня Мэри позвонила ему от Боба и Джанет Престон, которые почему-то всегда напоминали ему Барни и Вильму Флинстон [8] . Как он себя чувствовал? Прекрасно. Соврал, конечно. Что собирался делать вечером? Сходить в ресторан — отведать индейку. Опять соврал. А не хочет ли он лучше приехать к Престонам? У Джанет осталась куча всяких вкусностей. Нет, он не голоден. Правда, как ни странно. Поскольку он был уже навеселе, то вдруг ляпнул, что приедет к Уолтеру. Мэри обрадовалась. Спросила только, знает ли он, что к Уолтеру каждый приходит с собственной выпивкой? Он ответил, что это и ежу ясно, поскольку у Уолли иначе и не бывает, а она рассмеялась. Они распрощались, и он вернулся к неизменному коктейлю перед телевизором.
8
Персонажи известного комедийного сериала «Семейка Флинстонов».
Телефон зазвонил снова уже в половине восьмого. К тому времени он был уже не просто навеселе, но почти в стельку пьян.
— Д-да?
— Доус?
— Доусс, — еле выдавил он. — А эт-та х-хтоа?
— Это Мальоре, Доус. Сэл Мальоре.
Он заморгал, тупо уставившись на свой стакан. Потом перевел взгляд на экран телевизора, где показывали какой-то дурацкий детектив про семейку, собравшуюся в канун Рождества у постели умирающего патриарха, в то время как кто-то поочередно убивал их всех. В самый раз к Рождеству.
— Мистер Мальоре, — старательно выговорил он. — С Рождеством вас, сэр! И наилучшие пожелания в Новом году!
— Если бы вы только знали, как я страшусь его наступления, Доус, — мрачно промолвил Мальоре. — В 1974 году страну захватят нефтяные бароны. Иначе и быть не может. Если не верите, посмотрите журнал моих продаж за декабрь. Только вчера я продал роскошный автомобиль «шевроле-импала» выпуска 1971 года всего за тысячу баксов.
— Маленькие автомобильчики? — осторожно спросил он.
— Жестянки из-под собачьих консервов! — заорал Мальоре. — Консервные банки на колесах. Так вот, эта дрянь у меня в минуты разлетается, а роскошный «шевроле-импала» причиняет убыток! А вы еще говорите — наилучшие пожелания в Новом году! О Господи Иисусе! Пресвятая Дева Мария! Старый Иосиф-плотник!
— Сейчас просто по времени принято поздравлять, — смущенно пояснил он. — Новый год на носу.
— Ладно, Доус, я вообще-то не за этим звоню, — усмехнулся Мальоре. — Я сам хочу вас поздравить.
— М-меня? — недоуменно переспросил он.
— Да. С вашим маленьким фейер-бах-бах-верком.
— А, вы имеете в виду…
— Не по телефону, Доус, спокойно.
— Ну да. Фейер-бах-бах-верк. Ха-ха! Ладно.
— Это ведь ваших рук дело, Доус?
— Вам бы и в дате собственного рождения не признался.
Мальоре громко расхохотался:
— Да, как это здорово. Вы молодец, Доус. Чокнутый, конечно, но хитрец. Это мне нравится. Люблю хитроумных людей.
— Спасибо, — сказал он и хитроумно опрокинул стакан с коктейлем себе на брюки.
— Заодно, Доус, я хотел вам сказать, что работы продолжаются с опережением графика.
— Что?
Стакан, который он успел подобрать, вывалился из онемевших пальцев.
— У них все продублировано, Доус. Причем кое-что даже многократно. Конечно, им придется потратиться на приведение в порядок бухгалтерии, но в остальном все тип-топ.
— Быть не может.
— Чистая правда. Я хотел, чтобы вы это знали. Я же говорил вам, Доус, — победить в этой войне невозможно.
— Вы скотина! — взорвался он. — Вранье! Я вам не верю. Только на кой черт вам сдалось звонить мне в Рождество и пичкать своим враньем?
— Я говорю правду, Доус. Вам придется начать все сначала. И сейчас, и потом, и всегда.
— Я вам не верю.
— Эх, бедняга! — вздохнул Мальоре. Голос его звучал искренне, и это было хуже всего. — Боюсь, вам Новый год тоже радости не принесет.
И повесил трубку.
Так начались рождественские праздники.
26 декабря 1973 года
Словно в подтверждение слов Мальоре в тот же день он получил письмо от них (именно так он теперь рассматривал людей из городского управления — в виде личного местоимения, напечатанного курсивом, наподобие шрифта на афише фильма ужасов).
Он повертел белый конверт в руках, рассматривая его со смешанным чувством отчаяния, ненависти, страха, гнева и опустошенности от сознания своего поражения. Его так и подмывало разорвать конверт с письмом в клочья и выкинуть в снег не читая, но он сдержался. Вскрыл конверт, едва не разодрав его надвое, и вдруг осознал, что его обвели вокруг пальца. Оставили с носом. Поимели, грубо говоря. Он уничтожил их машины и бухгалтерскую отчетность, а они нашли всему замену. Это было все равно что сражаться в одиночку против всей китайской армии.