Досрочник
Шрифт:
– «А что, если под его прикрытием вел неравный бой с врагом Дилькин дядя. – Вот повод пригласить ее сюда на свидание, – подумал Лопсаков. Он растер подошвой песок около камня, заросшего травяным мхом. Из под ступни выковырялась проржавевшая пулеметная гильза… Да тут и в самом деле, был пулемет. Он взял гильзу и направился прямо к Дильке. Она стояла у костра с половником и разливала всем похлебку с тушенкой.
– Вот, видишь, что я нашел, сказал он, ей показывая, гильзу. Возможно, твой дядя, строчил из пулемета по фашистам вот за тем камнем, он указал на камень, проросший мхом… Приходи туда сегодня в десять вечера, я покажу тебе, место, где нашел гильзу,
Она, молча, едва кивнула.
– Буду тебя там ждать, еще раз повторил он, постарайся не опаздывать?
Диля покраснела, и ничего не ответив, плюхнула в миску изрядную порцию месива, и протянула ему.
После ужина пили чай из железных кружек с бутербродами, и неформальный лидер вихрастый Леха, забренчал на гитаре мелодии битлов. Было очень романтично под всполохи огня слушать веселые мотивы на корявом английском. Леха был кумиром у девчонок, носил расклешенные брюки и длинные волосы под битлов и пел довольно сносно, так что одноклассницы, как завороженные бабочки липли к нему, глядя влюбленными глазами. И Дилька тоже слушала его, раскрыв рот… Рядом с ней дежурил все тот же Пеночкин, пытаясь обнять ее за плечо, но она всякий раз стряхивала его руки, как ночных комаров. Костер становился все ярче в густой темноте горной ночи. В небе мерцали звезды, как горящие угольки костра. На часах было половина десятого ночи и Лопсаков, встал с насиженного пенька около костра, так чтобы это заметила Дилька, и направился в темноту, в сторону камня.
Фролыч объявил отбой и разогнал всех по палаткам. Затем закрылся в своем отдельном шатре с двумя бутылками портвейна. И вскоре его мощный храп разнесся над лагерем. Ребята по-выползали из палаток, и вновь расположились около костра, где снова зазвенели песни.
Лопсаков ждал ее, прислонившись к камню, ждал так, как, наверное, никогда не ждал в этой жизни… Яркие, выпуклые звезды мерцали над ним, и падали серебристыми искрами. Весело шумела горная река. Голубым сиянием переливались ледники и ледяным дыханием пронизывали его до костей.
На его часах, с фосфорными стрелками, было уже половина одиннадцатого ночи… Он промерз и дрожал от холода и обиды. Все его желания казались несбыточной мечтой, и он чувствовал себя последним дураком…
И вдруг услышал осторожные шаги. Она шла, аккуратно ступая в темноте, оглядываясь по сторонам, как бы раздумывая, делать ей еще один шаг или повернуть назад к костру, откуда доносились веселые песни, хохот и визг.
Он вышел ей навстречу и посветил своим китайским фонариком, подаренным родителями на день рождения. Димка взял его в поход специально, чтобы показать ребятам его мощь, аккумулированную в длинном серебристом футляре с тремя круглыми батарейками. Фонарик пронизывал темноту кинжальным лучом света… Дилька была в темном вязаном свитере, в красной куртке с капюшоном и лыжной шапочке, из под которой вились ее мягкие пушистые волосы. Ее выразительные карие глаза, на фарфоровом личике, пристально смотрели на него.
Он взял ее за руки, притянул в себе и крепко поцеловал в губы. Это был его первый поцелуй в жизни. Она вздрогнула, отпрянула от него, а потом сама прильнула к нему. Димка ощутил ее мягкое податливое тело, и волнение ударило ему в голову. Он целовал непрерывно ее лицо, шею. Она робко отвечала на поцелуи. Они опустились на пенек и замерли в крепком объятии. Его рука гладила ее грудь, ощущая ее под свитером и лифчиком.
– Не надо, она отбросила его руку. Но он был настойчив, его уже ничего не могло остановить.
– Не надо, – еще раз повторила она, и в глаза ее блестели, то ли от слез, то ли сверкающих в небе звезд. – Не надо, она сбросила его руку с ее груди, и сама обняла Димку.
– Успокойся, давай так посидим, – прошептала она.
Они просидели до рассвета. Затем разошлись по палаткам. На большее он не решился, да он и не знал тогда, что такое» большее», ему уже тогда казалось, что он совершил такое, что никогда их не разлучит с Дилькой.
Обратно шли, взявшись за руки. Он нес ее и свой опустевшие рюкзаки. Они не замечали, ни насмешек одноклассников, не яростные взгляды Пеночкина, который, то и дело, злословил в их адрес. То обзывая их женихом и невестой, то влюбленными чебурашками… Только многоопытный Леха, который нес три рюкзака своих поклонниц, с пониманием смотрел на него.
В автобусе они сидели, тесно прижавшись, друг к другу, ни на кого не обращая внимания…
Около школы ребят встречали родители. Высокая женщина с крашенными рыжими волосами подошла к Дильке, и подозрительно посмотрев на Лопсакова и на нее, нервно зло схватила ее за руку и повела к черной ведомственной «волге», стоявшей невдалеке…
Больше он Дильку не видел. Наступили летние каникулы, и ему сообщил юнкор стенгазеты Сашка Соловьев, который все знал на свете, что Дильку родители отправили к бабушке в Казань, на все лето. В утешение он подарил ему групповую фотографию 7 а, Эту фотографию он раздал всем участникам похода.
– И Дилькиной маме передал, сказал Сашка, – так что твоя кадруха увидит. Вы клево получились…
Эту фотку пожелтевшую, черно-белую Лопсаков свято хранил как партийный билет, после развала КПСС. И часто, в трудные минуты жизни доставал ее из заветной шкатулки и смотрел на застывший миг его юности. А потом, когда от него ушла очередная жена, увеличил и обновил эту фотографию в фотомастерской и повесил над кроватью вместо ковра. А маленькую фотографию носил в бумажнике вместе с социальной картой.
На фотографии Сашки Соловьева, которая стала для Лопсакова подлинным шедевром, застыл конец мая 1967 года. Все цвело пышным цветом, как это бывает в южных городах. Одноклассники сгрудились в школьном дворе около памятника неизвестному солдату, погибшему в этих местах в боях за город. Лопсаков стоял с краю, Дилька – в центре, с одноклассницами, но около нее навязчиво внедрился Валерка Пеночкин.
Лопсаков вновь и вновь с волнением любовался Дилькой, в спортивном костюмчике плотно облегающим ее выпуклую грудь.
Тогда, Лопсаков нетерпеливо ждал начало учебного года, чтобы вновь увидеть ее. Но в эту школу она больше не пришла. Ее отца, военного полковника ракетных войск, перевели в другую воинскую часть, в Забайкалье…
Дилька исчезла, не оставив ни адреса, не телефона…
И от нее осталась только это фотография.
У Лопсакова было много лирических встреч, любовных романов, три раза женился и три раза разводился. Росли дети от разных браков, и даже скоро родится внук… Но всегда испытывал необыкновенное душевное блаженство, когда извлекал эту старую фотографию. Сашка Соловьев подарил ему память, он – настоящий журналист, недаром, что стал главным редактором большой федеральной газеты.