Досрочник
Шрифт:
Вот и он, Лопсаков, нескладный мальчуган с оттопыренными ушами и чубчиком запятой, вытянул шею, и застыл, словно от паралича, косясь в сторону Дильки.
Однажды он увидел ее в метро. Она сидела такая же, цветущая как майская сирень, свежестью первоцвета красоты, и безразлично разглядывала дисплей айфона. Тот же изящный разрез глаз на кукольном личике. Он тупо уставился на девушку, потрясенный ее схожестью с Дилькой. Былые чувства нахлынули на него выпитым вином, он даже захотел спросить ее, значить ли что-нибудь для нее имя Диля…
Девушка вздрогнула, мельком взглянув на него, и не отрываясь от айфоной панорамы, медленно встала, тихо сказав, садитесь, пожалуйста, и уступив место, отошла в дальний конец вагона. Он с горя
Оскорбленный ее унизительной вежливостью, он вышел вслед и пошел за ней. Она шла независимой упругой походкой, сверкая точенными ножками и покачивая тугими бедрами… Навстречу ей шел долговязый мальчуган с тощей козьей бородкой. Она, вся такая величественная и недоступная для посторонних, бросилась к нему в объятия, и они застыли в долгом поцелуе. Они стояли посредине вестибюля среди народа, как ни в чем не бывало и целовались в засос. Он бы отдал все за ее поцелуй, который она так безрассудно растрачивала неказистому увальню…
– Нашли место, проворчал он, проходя мимо парочки, и нарочно задев бородатого козлика хозяйственной сумкой с кефиром…
Они не среагировали, и даже не повернулись в его сторону, слились в тесном бесстыжем объятии, в центре зала многолюдного метро.
Он же еще раз убедился, что уже никогда в жизни не увидит той Дильки, и не вернет звездную ночь, пахнущую ароматом ее нежного пота и цветущих горных трав. Время навсегда разлучила его с Дилькой. Синие горы и выпукло мерцающие звезды все это осталось в его памяти, с кусочком копии заветной фотографии, которую носил всегда в кожаном бумажнике вместе с социальной картой.
Ворча и кряхтя, вышел из метро и остановился. Не зная куда идти. Нигде его особо не ждали. Ни свою «двушку», на пятом этаже, в блочной многоэтажке, где проживала его дочь от третьего брака с сожителем, и не чаяла, когда он «сдохнет», и освободит жилплощадь. Ни на дачу, в сырой прогнивший сруб, с мышиным запахом от которого его тошнило. А ведь где-то жила на этом свете, его Дилька, видимо, неузнаваемо изменившаяся, обвешанная внуками и годами. И, наверное, они и не узнают друг друга, потому что миг их жизни сверкнул и погас, как падающая звезда над Баксанским ущельем.
Он порылся в кармане. Нашел скомканную «пятихатку». И решительно направился в рюмочную, на углу перекрестка. Там всегда играла ретромузыка его детства, а за стойкой бара стоял озорной парнишка, чем-то похожий на Леху, который погиб в Афгане. Пеночкин, тоже умер два года назад от сердечного приступа, а ведь он был директором хлебного комбината, большой начальник…
Лопсаков ездил на его похороны и ему рассказали, что в бумажнике у него тоже хранилась такая же коллективная черно-белая фотография седьмого класса «А «перед походом. Его и похоронили с нательным крестиком и этой групповой черно-белой фотографией детства.
– Сохранилась ли такая фотография у Дильки, – подумал он. – Может быть, и она украдкой смотрит на нее бессонными старческими ночами? – пьяная слеза скатилась с его глаз и растворилась в рюмке водки.
Вам молодым этого не понять, сказал он бармену, перехватив его удивленный взгляд.
Цветы из Амстердама
Репортер рекламно-информационного бюллетеня «М-Центр-Дельта плюс» Жора Хутукуров с утра жаждал опохмелиться. После вчерашней презентации казино «Золотой треф» гудела голова, и сохло горло. Он вышел из прокуренного отдела на балкон, и уставился с высоты пятого этажа редакции на бронзовый затылок классика художественной литературы. Этот памятник стоял уже почти двести лет, и цвел синей плесенью, засиженный голубями минувших эпох. Но возможность взглянуть на классика свысока, уже не радовала его. На дворе кружились снежинки, навевая в душу что-то непонятно светлое. Напротив, закрыв вид на свалку, возвышалась елка, мигающая разноцветными огоньками. Неужели скоро Новый Год? Так не верилось, что
В желудке засвербило сентиментальностью, и Хутукурову захотелось срочно выпить водки. Он направился в секретариат и с факса снял присланные из различных организаций и фирм приглашения на презентации. Наметанным взглядом сразу же выбрал то, что ему надо. В выставочном центре голландская фирма проводила презентацию своей продукции под загадочным названием» Шарм».
– Там можно поживиться, безошибочно определил он, возможно, будет вино, а, скорее всего, и колбасные изделия. Голландцы любят пожрать вкусно, как и немцы, может быть, коньяком угостят и с собой пару бутылок дадут. Как раз бы к новому году бы хорошо бы припастись», – думал он.
– Без рекламы не возвращайся, вдогонку бросил ему ответ-секретарь Порабузуков, мрачный как дождливый понедельник, а то пожрать все мастаки, а в редакции денег нет.
Хутукуров мысленно послал его в не очень приличные места, и вырвался на свободу.
Павильон был арендован фирмой «Шарм» полностью. Это был концерн, который выпускал все: от водки до женских лифчиков. У входа уже дежурила толпа любителей поживиться нахаляву. Репортер гордо прошествовал мимо них, и размахивая приглашением, прошел сквозь кордон. В центре зала хило проходила пресс-конференция. Два фирмача, через переводчика, что-то бормотали о развитии деловых связей с Россией. В полупустом зале, на стульчиках сидели две начинающие журналистки и старательно записывали на диктофон. Хутукуров был опытным репортером и умел отметать мух от котлет. Чутье его безошибочно вывело в комнатку за перегородкой, откуда доносились усердный звук ложек и вилок о тарелки, звон бокалов и разносился аромат дорогой колбасы и французского коньяка. Он влетел в заветную комнатку и сразу же застрял среди вязких тел своих коллег… Все лучшие перья столицы сгрудились около фуршетного столика с закусками и выпивкой и усердно расталкивая друг друга, жевали челюстями, чавкая, чмокая, вырывая со стола аппетитные лакомства.
В передовых рядах прочно застряли репортеры, поднаторевшие на фуршетных приемах. Вечно пьяно – веселый здоровяк Гугарев из еженедельника «Рыночный зуд» запивал водку в фужере пивом из банки баварского, и разглагольствовал, брызгая изо рта не разжеванным бутербродом с икрой, о кризисе цен на голландский сыр.
Хутукуров же оттертый потными спинами на задний план напрасно пытался вырвать из фуршетного корыта, хотя бы банан или не съеденную маслину. Его опередили. И ему, как опоздавшему, оставалось глотать остатки минералки в бутылках и грибного соуса, размазанного в судке. С таким положением вещей он не мог согласиться, и направился в павильон на ловлю рекламы. Но все, более или менее порядочные стенды, на которых красовалось пиво в банках или блоки сигарет, уже были облеплены, как мухами, господами журналистами. На ликеро-водочном стенде монументально возвышалась фигура вновь опередившего всех Гугарева. Приставив диктофон ко рту фирмача, свободной рукой сжимая банку с пивом, он кивал одобрительно собеседнику. Там куда ступнул Гугарев, порядочному журналисту, коим себя считал Хутукуров, делать уже было нечего. И здесь его опередили.
– Не мой день, – бурчал, обиженный на весь мир не опохмеленный Хутукуров.
Он решил отправиться в Сокольники на презентацию выставки женских духов, хотя, наверняка, там уже всю приличную водку с колбасой оприходывали. А может быть, и плюнуть на все, и направиться в пивной бар «Жигули». Душа горела и плавилась от желания опохмелиться.
По пути к выходу обратил внимание на стенд, не засиженный рекламщиками. На витрине благоухали разными соцветиями цветы. Среди россыпей роз, гвоздик, флоксов, гладиолусов ему улыбался подтянутый молодой человек в модном пестром костюме.