Доставка
Шрифт:
должна быть там с ними, потому что обычно я поддерживаю моих родителей, но в моем доме
по большей части мы не придерживаемся сексистких или гендерных ролей, независимо от
того, насколько это понятие устарело или насколько оно нелепо.
– Мози, да? Да?
– говорит моя мать и улыбается мне.
Я краснею так сильно, что мое лицо наверняка становиться темнее оттенка шарфика на
моей голове. Моя мать и я НЕ ОБСУЖДАЕМ мужчин. Или секс, или даже менструацию.
–
Я кривлю лицо. Я подавлена. Конечно же, она рассмотрела то, что мы скрывали.
– Он друг Алексея, - я пожимаю плечами.
– Перейдем к твоей бижутерии и гребням
для волос?
Она продолжает кивать головой, словно между нами есть секрет и это полностью
раздражает. Я иду к ее комоду и вытаскиваю верхний ящик. Он покрыт бархатом и в нем
содержаться все сокровища, которые у нее когда-либо были.
У меня есть воспоминания из детства, когда она позволяла мне посмотреть и потрогать
эти таинственные вещи. Когда я была маленькой, они обладали надо мной такой большой
властью, то, как они мерцали и искрились, и делали мою маму просто красавицей, когда она
надевала их. Помню я думала, что она становилась волшебницей благодаря этим прелестям, и
это заставляла меня хотеть побыстрее вырасти и стать женщиной.
Иногда она надевала на меня шарф или колье, или же гребень на мои волосы. Я ходила
по дому, словно балансировала с книгой на голове, отказываясь пошевелить плечом или шеей.
Но потом я выросла и стала сорванцом, затем хиппи и только потом активисткой,
именно в таком порядке - Я никогда не была гламурной девчонкой. У меня даже не проколоты
уши. Теперь, когда я думаю об этом, понимаю, что, возможно, Лекс и я охренеть как
разочаровывали наших родителей.
Я наклоняюсь и целую маму в щечку, инициирование с моей стороны ласки - это то,
что я делаю очень редко.
– Ты права, мама. Мози ужасно сексуальный! Но он слишком, слишком молод.
Скорее всего, она не поняла меня, но я чувствую необходимость поделиться этим,
поговорить об этом с кем-нибудь. Она хочет, чтобы в моей жизни была большая любовь, так
что я могу претвориться. Кроме того, я должна кому-нибудь рассказать насколько он
привлекательный, и я даже не могу сказать Джени, что он здесь, не говоря уже о подробном
описании его невыносимо красивого лица и его глупого великолепного тела. Парни не должны
быть так прекрасны. Лицо и тело Мози это преступление против человечества, за то, что они
заставляют нас чувствовать себя хуже.
Ее зеленые глаза, которые являются зеркальным отражением моих, вспыхивают от
моего
непонимающей, когда речь заходит о том, чтобы понять нас.
Перед сном мы выпиваем водки с моим папой, потому что он русский и потому что он
лунатик яростно верующий в церемонии и традиции, неважно насколько это может быть
болезненным или неловким. Теперь Мози близко знаком со всей моей сумасшедшей семейкой
и нашим финансовым положением, что видимо, гарантирует ему почетное место в странных
ритуалах моего папы.
Мы пьем из хрустального графина, который долгое время принадлежит нашей семье.
Папа говорит тост на русском и мы все чокаемся рюмками. Моя мама и я выпиваем по две
рюмки, а ребята продолжают пить дальше. Мы переместились на кухню, чтобы упаковать
оставшиеся вещи и слышим, как они втроем смеются и чокаются. По крайней мере, это
приносит хоть какое-то тепло в наш дом, и, по крайней мере, они не пьют в печали, они
болтают и поют. Папа учит Мо тостам на русском языке, а моя мама и я хихикаем, когда мой
папа произносит «На здоровье» и Мози повторяет за ним с ужасным акцентом.
Я первой ухожу спать. Дома ужасно холодно. Я надеваю спортивные штаны и кофту, и
залезаю под одеяло. Это последний раз, когда я сплю в своей постели. В месте, где сначала
ребенком, а потом уже подростком я видела так много снов и ночных кошмаров, где меня
посещало так много мыслей. Это странное чувство, последняя ночь в твоей комнате, которая
больше не твоя. Место, где ты выросла, уставившись в потолок, место, которое было
отправной точкой для многих начинаний. Место, которое, просыпаясь каждый день по утрам, видели твои глаза. Если и есть место, куда ты знаешь, что можешь вернуться всегда - это дом
твоих родителей и твоя детская кровать. Это твой фундамент, домашний очаг, твой
персональный уголок безопасности. Я уснула думая о ребятах, с которыми работала, и у
которых никогда не было такого места. Этот комфорт - роскошь, которую многие из нас
воспринимают как само собой разумеющееся.
У Мози, возможно, никогда не было такого комфортного места. Он рано покинул свой
дом, чтобы иммигрировать в Штаты. А затем его мать так и не заменила это уютное место, когда они добрались туда, куда следовали. Он проделал весь этот путь, чтобы утешить меня -
и утешал всех нас последние несколько дней. И то, что у него не было такого места, куда он
мог бы вернуться, разбивало мне сердце. Знание собственного места происхождения, просто