Доставка
Шрифт:
прежнему тепло и я зарываюсь лицом в простыни, чтобы поглотить его каждую молекулу. Я
пробегаюсь рукой по теплу, оставшемуся после него, и пытаюсь представить, каково это
просыпаться рядом с ним каждое утро.
Я позволяю себе насладиться фантазией о нахождении в его объятиях целых пять
минут. Затем я вытаскиваю свое тело из постели и заставляю свои ноги встретиться с
холодным полом. Сегодня будет ад. Сегодня дерьмовый день. День, которого мы ждали и
боялись.
Алексей
еще было темно, чтобы приготовить для них маковый пирог, потому что не за что на свете она
не поехала бы к ним с пустыми руками. Лекс сказал мне, что она все время плакала, пока в
последний раз что-то пекла на своей кухне. Она привезет им маковый пирог полный печали и
ее слез, а они выбросят его, когда она не будет видеть этого, потому что они предпочитают
есть вафли и тосты, а не пирог из старого мира. Они неохотно пригласят ее в ее новый дом, который, несомненно, для нее покажется домом, где не жалуют гостей.
Таким образом, я и Мози остались в доме одни. Мой план, притвориться, что прошлой
ночью ничего не произошло. Нет ничего незаконного в том, что бы ради тепла разделить с
кем-нибудь постель. Я дошла до края, я слишком эмоциональна и я не хочу его глупой
помощи. Он уже переносит на улицу все вещи, перевязанные красной лентой, в контейнер, который мы арендовали. Красная лента означает, что это мусор, а голубая - что это нужно
оставить. Прошлой ночью мой папа так много вещей пометил красной лентой, в то время как
моя мама следовала за ним, пытаясь заменить все на голубую ленту.
После пяти или шести ходок, Мози заходит внутрь и наклоняется ,поставив руки на
колени, у него учащенное дыхание и я настороженно смотрю на него.
– Ты в порядке? У тебя приступ астмы? Здесь очень много пыли.
Он кивает и встает в полный рост, располагая руки на бедра. Он идет к своему рюкзаку, находящемуся на диване который мы собираемся выбросить, открывает его, достает ингалятор
и делает глубокий вдох.
Я провела последние десять минут возле нашего нерабочего камина, рисуя каракули на
пыльной полке полной прямоугольных следов от наших недавно упакованных семейных
фотографий.
– Ты все еще сердишься на меня?
– спрашивает он, трудно дыша, и внезапно я
начинаю за него беспокоиться.
– Ты в порядке? Сядь! Могу я чем-нибудь помочь?
– Во-первых, ты можешь перестать игнорировать меня. Посиди со мной, - говорит он,
похлопывая по дивану рядом с ним.
– Это из-за пыли или из-за перенапряжения?
– спрашиваю я.
– Из-за того и другого, - отвечает он и я осознаю что теперь он
на мои вопросы.
– У меня есть идея, как заставить тебя чувствовать себя лучше. Ты сказала, что они просто снесут дом, не так ли? Как только получат разрешение банка?
– Да. Но мне не нравятся твои идеи.
– Я даже не сказал тебе, в чем она заключается.
– говорит он еще раз пользуясь
ингалятором и задерживая дыхание в легких широко раскрывая грудь.
Он роется в рюкзаке и достает банку с краской. Он энергично встряхивает ее, снимает
крышку и передает ее мне.
– Для чего это?
– спрашиваю я, мое сердце биться сильнее периодически пропуская
удары. Мози всегда полон сюрпризов и они волнуют меня как ребенка.
– Скажи мне, как ты себя чувствуешь. Выплесни это наружу. Потому что я вижу, что
тебе больно.
Я смотрю на него, и у меня болит сердце. Он так мне нравится и я хочу поцеловать его.
И меня так заводит то, как он смотрит на мой рот, я действительно хочу поцеловать... Я встаю
и неуверенно иду к стене. Снова взболтав банку с краской, я пишу гигантскими буквами
«ПОШЛИ НА ХЕР!» прямо над каминной полкой, где раньше весело зеркало.
Мози кивает мне и снимает рубашку. Он по-прежнему улыбается и поднимает большой
палец вверх, пока смяв рубашку, вытирает пот и пыль со своего мускулистого тела.
Я онемела, смотря на его грудь. У него рельефная, четка выраженная мускулатура. Он
идеальный. Нет, он лучше, чем идеальный. Он такой, каким должен быть мужчина. Я хочу
пройтись языком по каждому квадратному дюйму его тела. Хочу, чтобы он снял остальную
одежду. Хочу кувыркаться с ним голой. В пыли, в грязи, с прилипающей к нам красной лентой
– мне все равно. Я буду кувыркаться с ним где угодно.
– Еще что-нибудь?
– спрашивает он и я прячу глаза от захватывающего тела передо
мной. Поворачиваюсь к соседней стене.
Я так возбуждена. Я горю. Я ужасно рассержена и сексуально не удовлетворена. Есть
кое-что, что я хочу написать, но это заставляет меня чувствовать себя эгоистичной и глупой.
Но я все равно хочу это написать, а это мой шанс, и он пока есть у меня.
– Я полностью поддерживаю своих родителей, а мне только двадцать пять!
– цифры я
делаю просто гигантскими. Чувствую огромное эмоциональное освобождение. На самом деле
я никогда не говорила об этом вслух, но это то, о чем я думаю и что постоянно чувствую. Я
никогда не говорю об этом, потому что не хочу позорить их.
– Вот. Могу я показать тебе кое-что?
– спрашивает Мози и подходит ко мне сзади. Он