Достигаев и другие
Шрифт:
З в о н ц о в (сердито). Позволь... В чём дело?
В а р в а р а. Ведёшь ты себя, Лиза...
Е л и з а в е т а. Ай! Ты - здесь? Да, Варя, я плохо веду себя. "Жизнь молодая проходит бесследно", и - очень скучно всё! Но ты - не бойся. Я Андрея не отобью у тебя, я его люблю... патриотически... нет, как это?
З в о н ц о в (хмуро). Платонически. Пусти меня!
Е л и з а в е т а. Вот именно - протонически! И - комически. Андрюша, после всей этой чепухи - можно танцы, а?
В а р в а р
Е л и з а в е т а. Милые губернаторы! Вы всё можете! Давайте устроим...
З в о н ц о в (строго). Это невозможно. (Освободился, ушёл.)
Е л и з а в е т а. Выскользнул... Ну... устроим маленький пляс у Жанны. Варя, приглашаю! Бог мой, какое лицо! Что ты, милая? Что с тобой?
В а р в а р а. Уйди, Елизавета!
Е л и з а в е т а. Дать воды?
В а р в а р а. У-уйди...
(Елизавета бежит в буфет. Варвара несколько секунд стоит, закрыв глаза. Мелания и Павлин - из зала. Варвара скрывается в дверь направо.)
М е л а н и я. Жарко. Тошно. Надоело всё, обрыдло, ух! Сильную бы руку на всех вас...
П а в л и н (вздохнув). "Векую шаташася языцы".
М е л а н и я. Говорил с Прокопием?
П а в л и н. Беседовал. Натура весьма разнузданная и чрезмерно пристрастен к винопитию...
М е л а н и я (нетерпеливо). Для дела-то годится?
П а в л и н. Ничем не следует пренебрегать ради просвещения заблудившихся, но...
М е л а н и я. Ты - прямо скажи: стихи-то подходящи?
П а в л и н. Стихи вполне пригодны, но - для слепцов, а он... зрячий...
М е л а н и я. Ты бы, отец Павлин, позвал бы к себе старика-то Иосифа, почитал бы стихиры-то его да и настроил бы, поучил, как лучше, умнее! Душевная-то муть снизу поднимается, там, внизу, и успокаивать её, а болтовнёй этой здесь, празднословием - чего добьёмся? Сам видишь: в купечестве нет согласия. Вон как шумят в буфете-то...
П а в л и н (прислушиваясь). Губин бушует, кажется. Извините удаляюсь.
(Открыл дверь в зал, оттуда вырывается патетический крик: "Могучая душа народа..." Из дверей буфета вываливаются, пошатываясь, Губин, Троеруков, Лисогонов, все выпивши, но - не очень. Мокроусов, за ним старичок-официант с подносом, на подносе стаканы, ваза печенья.)
Г у б и н. Чу, орут: душа, души... Душат друг друга речами. И все врут. Дерьмо! А поп огорчился коньяком - даже до слёз. Плачет, старый чёрт! Я у него гусей перестрелял.
Т р о е р у к о в. Сядем здесь под портретом...
Г у б и н. Не желаю. Тут всякая сволочь ходит.
Л и с о г о н о в. Скажите, Лексей Матвеич...
Г у б и н. И не скажу. Больно ты любознателен, поди-ка, всё ещё баб щупаешь, а?
(Троеруков хохочет. Мокроусов открыл дверь направо, официант прошёл туда.)
Л и с о г о н о в. Лексей Матвеич - вопрос: помиримся с немцами или ещё воевать будем?
Т
Г у б и н. Воевать - не в чем. Сапог нет. Васька Достигаев с Перфишкой Нестрашным поставили сапоги солдатам на лыковых подошвах.
(Ушли в гостиную направо. Мелания - крестится, глядя в потолок. Из зала выходят Нестрашный, Целованьев, затем - Достигаев.)
Н е с т р а ш н ы й. Наслушался. Хватит с меня. Мать Мелания, ты тоже не стерпела?
М е л а н и я. Я отсюда речи слышу, душно там. Что делается, Порфирий Петрович, а?
Н е с т р а ш н ы й. Об этом - не здесь говорить. Ты бы заглянула ко мне. Завтра?
М е л а н и я. Можно. Послал господь на нас саранчу эту...
Н е с т р а ш н ы й. Надо скорее Учредительное собрать.
М е л а н и я. На что оно тебе?
Н е с т р а ш н ы й. Мужик придёт. Он без хозяина жить не может.
М е л а н и я. Мужик! Мужик тоже бунтовать научен. Тоже орёт, мужик-то.
Н е с т р а ш н ы й. А мы ему глотку землёй засыпем. Дать ему немножко землицы, он и...
Д о с т и г а е в. Допустим, Перфиша, что глотки мы заткнули, живот мужику набили туго, а - что делать с теми, у кого мозги взболтаны? Вот вопрос.
Н е с т р а ш н ы й. Это ты, фабрикант, опять про рабочих поёшь?
Д о с т и г а е в. Вот именно! Я - фабрикант, ты - судовладелец, кое в каких делах мы компаньоны, а видно всё-таки, что медведи - плохие соседи.
Н е с т р а ш н ы й. Перестань... Все знают, что ты прибаутками богат.
М е л а н и я. В шестом-седьмом годах показано вам, как надо с рабочими-то... Забыли?
Н е с т р а ш н ы й. Достигаев, кроме себя, ничего не помнит...
Д о с т и г а е в (с усмешкой). Никак это невозможно - о себе забыть. Даже святые - не забывали. Нет-нет да и напомнят богу, что место им - в раю.
М е л а н и я. Заболтал, занёсся! Научился кощунству-то у Егора Булычова, еретика...
Д о с т и г а е в (отходя). Ну, пойду, помолчу, язык поточу.
Н е с т р а ш н ы й. Иезуит. Ходит, нюхает, примеряется, кого кому выгодней продать. Эх, много такого... жулья в нашем кругу!
М е л а н и я. Сильную руку, Порфирий, надобно, железную руку! А они вон как...
(Выходит Губин, за ним Троеруков, Лисогонов.)
Т р о е р у к о в. Не ходи...
Г у б и н. Идём, я хочу речь сказать. Я им скажу, болванам...
(Увидал Нестрашного, смотрит на него молча. Тот стоит, спрятав руки с палкой за спину, прислонясь спиною к стене. Несколько секунд все молчат, и слышен глухой голос в зале: "Могучие, нетронутые, почвенные силы сословия, которое...")
Г у б и н (как бы отрезвев). А-а-а... Порфирий? Давно не встречались! Что, брат? Вышиб меня из градских голов, а теперь и тебя вышибли? Да и кто вышиб, а?