Достояние леди
Шрифт:
– Я хотела спросить, почему ты перестал со мной разговаривать, Эдди, – проговорила она.
Арнхальдт пожал плечами.
– Мне казалось, что еще на пароходе стало ясно, что нам с тобой не о чем разговаривать. Я допустил чудовищную ошибку, Верити. Ты оказалась совсем не такой, как мне показалось в Нью-Йорке. Но я не стану с тобой разводиться. Ты можешь оставаться здесь, в Хаус-Арнхальдте и жить, как настоящая баронесса. – Эдди криво ухмыльнулся и добавил: – До конца своих дней.
Мисси похолодела. Что у него на уме? Уж не собирается ли Эдди убить ее, устранив таким образом последнее препятствие на пути к обладанию Азали? Теперь у нее исчезли последние сомнения: надо было бежать из этой золотой клетки как можно скорее, причем, тайком.
Мисси резко поднялась с кресла и направилась
– И все же, я не теряю надежды на то, что у нас с тобой все устроится, Эдди. Со своей стороны я готова приложить все усилия.
Мисси потребовалось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не броситься бежать по коридору. Она медленно поднялась по деревянной лестнице и дошла до своей комнаты.
Оставшись одна, она стала обдумывать возможность побега из Хаус-Арнхальдта. Замок был расположен посреди лесов в двадцати километрах от ближайшего города. О том, чтобы собрать вещи и попросту попросить шофера отвезти ее, Азали и Бэлу до ближайшего железнодорожного вокзала, не могло быть и речи: шофер не посмел бы сделать ни шагу без спросу Эдди и Ютты. Попытаться добраться до Дюссельдорфа пешком? Но их немедленно хватятся и пошлют погоню. К тому же, Бэла была слишком стара для такого путешествия, а Азали – слишком мала.
От сознания собственного бессилия Мисси зарыдала и уткнулась головой в подушку. Ей оставалось только одно: сидеть в замке и ждать подходящей возможности сбежать из этой тюрьмы. Тем временем надо было предупредить Бэлу о подготовке к побегу.
Когда Мисси поведала свой план Бэле, старая женщина радостно воскликнула:
– Ну вот, давно пора! Скорее бы убраться из этого проклятого замка!
Возможность осуществить дерзкий план представилась гораздо скорее, чем могли ожидать Мисси и Бэла. Ненавистная баронесса Ютта во время прогулки по парку упала и сломала шейку бедра. В тот же день из Парижа был выписан хирург – светило в области переломов и протезирования, который сообщил Эдмунду, что повреждение довольно серьезное. Врач настаивал на немедленной транспортировке престарелой баронессы в его частную клинику в Париже. В противном случае он не мог гарантировать полного выздоровления.
Эдди, бледный, как полотно, стал давать соответствующие распоряжения. И тут Мисси поняла, что у нее появился шанс.
– Бедная баронесса Ютта, – с сочувствием проговорила она. – Ей будет так одиноко в Париже, вдали от Хаус-Арнхальдта. Почему бы не отправить вместе с ней Азали? Она ведь так любит девочку…
По реакции Арнхальдта Мисси поняла, что он совсем не слушает ее.
– Твоя мама души не чает в Азали, – настаивала Мисси. – Только в ее обществе она улыбается.
– Баронесса права, – вмешался в разговор врач. – Психологическое состояние больного, особенно если он уже в годах, как ваша мама, имеет огромное значение для процесса выздоровления. Присутствие родственников благотворно скажется на здоровье баронессы Ютты.
– А может, поедем все вместе?! – воскликнула Мисси, заламывая руки. – Ты ведь обещал показать Азали Париж, не так ли, Эдди?
Барон в растерянности смотрел на жену. В присутствии знаменитого профессора он боялся ответить ей отказом – этот француз наверняка бы подумал, что у Эдди не все дома.
– Ну что ж, – пробормотал он, – может быть, и правда стоит поехать.
Мисси со всех ног бросилась к Бэле поделиться хорошими новостями.
Они собрали в дорогу не слишком много вещей – ровно столько, сколько может понадобиться светской даме для проживания в Париже в течение нескольких недель. Эдди уехал раньше – он лично сопровождал мать в санитарной машине. Мисси, Азали и Бэла должны были добираться до Парижа поездом – встреча была назначена в отеле «Бристоль».
Когда поезд отошел от Дюссельдорфского вокзала, Мисси долго не могла поверить, что наконец она смогла усыпить бдительность стального барона. По прибытии в Париж она попросила таксиста отвезти их вместо «Бристоля» на Северный вокзал и, оставив Бэлу и Азали в зале ожидания, отправилась на улицу Сент-Оноре. Зайдя в один из роскошных ювелирных магазинов, Мисси уверенный походкой подошла
Не моргнув глазом старенький продавец предложил за перстень три тысячи долларов. Мисси не стала торговаться: она взяла деньги и отправилась в ближайшее отделение конторы Кука, где заказала билеты в каюту второго класса на отправлявшийся вечером того же дня из Шербура в Нью-Йорк лайнер «Америка». Потом она доехала на такси до Северного вокзала. Через несколько часов три беглянки сидели в поезде Париж – Шербур.
В семь часов вечера лайнер вышел из шербурского порта. На этот раз Мисси даже не вышла на палубу посмотреть на исчезающий в легкой дымке французский берег. Ей было страшно. Она и представить себе не могла, на что пойдет Эдди Арнхальдт, когда узнает, что они сбежали.
ГЛАВА 31
Стамбул
В это утро Джером Эбисс впервые за много лет проснулся рано. Откинув в сторону несвежую простыню, он прошел босиком в ванную и принялся внимательно изучать свое отражение в висевшем на стене прямоугольном зеркале без рамы. Сейчас, при ярком свете утреннего солнца, Джерому предстала весьма безутешная картина: заплывшие глаза, глубокие морщины, красный нос. Эбисс схватился за низ живота: протравленная алкоголем печень давала реакцию на вчерашнюю попойку. Старый ювелир согнулся в три погибели от боли, не в силах даже сделать глубокий вздох. Через несколько минут боль утихла, и он залез под душ.
Может быть, наконец, хотя бы сейчас, когда появились деньги, он отправится в одну из наркологических клиник и займется лечением. Они почему-то называли это лечением, как будто речь шла о болезни. Но ведь любой мало-мальски осведомленный человек прекрасно знал, что это никакая не болезнь, а самое настоящее блаженство – блаженство забвения.
Мылясь, Эбисс смотрел на свой огромный отвисший живот – может, пора наконец сбросить лишние фунты? А то ведь смешно заказывать новые модные костюмы на такое пузо. А ведь когда-то он одевался у лучших модельеров мира. Давно это было – в те годы любого мальчишку на улицах Парижа спроси, кто лучший в мире ювелир, и он, не раздумывая, ответил бы: Джером Эбисс. Тогда даже такие фирмы, как «Картье», почитали за честь дать ему работу. Разумеется, и платили неплохо, хотя, конечно, ни разу в жизни не получал он такой солидный куш, как за переогранку гигантского изумруда.
Может быть, ему удастся снова открыть свое дело? Надо будет конфиденциально сообщить старым знакомым, известным ювелирам, что именно он разрезал и переогранил знаменитый изумруд Ивановых. Он, конечно, пообещал этой черноволосой красавице держать язык за зубами, но мало ли что может наобещать человек в состоянии похмелья.
Эбисс читал газеты и знал, какой фурор вызвало появление на аукционе Кристи огромного изумруда. Да, получив такую сумму, эта красавица долго еще не будет иметь нужды в деньгах. Эбисс знал ее имя: Лейла Казан, но ему не было известно, как уникальный камень попал в ее руки. Впрочем, его это не особенно интересовало. Прошлым вечером прямо в бар, где он в последние дни любил посидеть, Жерому принесли банковский чек на 648 ООО долларов. Да, наконец-то он разбогател.
Дрожащей рукой Эбисс взял опасную бритву и принялся снимать пятидневную щетину; рука плохо слушалась– на левой щеке осталась кровоточащая царапина. Старый ювелир снова подумал о газетах. Да если он предоставит в любую из крупных редакций материал для эксклюзивного репортажа, они его золотом осыплют. Эбисс осклабился: у него появился реальный шанс стать еще богаче. А самое главное – его имя станет известно во всем мире.
Он достал из стенного шкафа рубашку и задумчиво посмотрел на черный ободок вдоль воротничка—ладно, и так сойдет! Потом он снял с вешалки свой любимый белый костюм: в некоторых местах он давно уже потерял первоначальную белизну, но это не смутило Эбисса, как, впрочем, и то, что в такой холодный весенний день появляться на улицах в белом костюме по меньшей мере странно. В этом костюме ему всегда везло, он был своего рода талисманом старого ювелира. Белый костюм и панама– головной убор, приносивший ему счастье.