Достояние леди
Шрифт:
Открылась дверь, и на пороге вновь появилась сестра Милгрим – в руках у нее был поднос с горкой сэндвичей и шоколадными пирожными.
– Обязательно поешьте, – сказала она старой женщине. – Это прибавит вам сил.
С благодарной улыбкой Мисси отпила чай и, убедившись, что Кэл ее слушает, продолжила:
– Я забрала Азали из больницы и поехала обратно в Калифорнию – к Розе. Я очень надеялась, что уют пансиона выведет девочку из депрессии. Жильцы проводили все свободное время с Азали, стараясь развлечь ее историями о своей работе на киностудиях. Увы, она не обращала на их рассказы никакого внимания. Единственным живым существом,
О'Хара не оставил мне в наследство почти ничего: он был человеком дела и все заработанные деньги мгновенно пускал в оборот. Бедняга Шемас думал, что у него вся жизнь впереди. Прошел год – Азали так и не становилось лучше, и я решила отвезти ее в Швейцарию, в клинику знаменитого психоаналитика профессора Карла Юнга Мне хотелось узнать наверняка, можно ли рассчитывать на помощь медицины Скажу вам честно, Кэл, всю дорогу я только и делала, что молилась о том, чтобы болезнь Азали оказалась излечимой. Лишь бы не начались необратимые процессы в психике девочки! – молила я.
Юнг отнесся к этому случаю с большим интересом. Я прекрасно понимала, что если стану скрывать от психоаналитика предысторию болезни, то этим лишь смогу повредить девочке, и поэтому, не называя имен, рассказала профессору о нашем бегстве из России, о том, что довелось нам пережить потом. Я рассказала доктору, что ни разу не показывала Азали фотографии ее покойных родителей и вообще никогда не заговаривала с ней о них. Конечно же, я поведала ему и об О'Харе.
Юнг сказал, что редко встречался в своей врачебной практике с такими интересными случаями Он сказал, что у Азали целый комплекс заболеваний: депрессия, истерия, подавленные эмоции—девочка закрылась в себе с раннего детства Профессор сказал, что ей грозит потеря самоощущения – он называл это «путаницей в области личности»
Я рассказала Юнгу, что ни разу за последние годы она не вспомнила о своих папе и маме и за все время жизни в трущобах Ривингтон-стрит ни разу не роптала на судьбу Еще я поведала ему, как сильно привязалась Азали к собаке… Кивнув головой, Юнг сказал, что перед ним классический случай, и он постарается сделать все, чтобы помочь девочке.
Почти два года мы жили в Швейцарии, в небольшом отеле в горах, недалеко от Цюриха. Нам обеим нравились виды заснеженных вершин, альпийских лугов, аккуратненьких домиков; воздух был прозрачен и свеж – каждое утро и каждый вечер мы слушали, как звенят бубенчики – это шли по извилистым тропам стада коров. В этом месте я чувствовала себя в относительной безопасности, Азали – тоже.
Время от времени мы ездили в Калифорнию, жили по нескольку недель у Розы. Азали было хорошо в Голливуде, но я боялась подолгу там задерживаться – доктор Юнг говорил, что большие перерывы в лечении не на пользу.
Наконец Юнг сказал, что он сделал все, что было в его силах Мы решили вернуться в Голливуд. Азали как будто стало лучше: давно уже я не видела ее такой веселой и жизнерадостной. Она вернулась в свою школу и снова стала дружить с дочерьми Розы. Опять она возобновила занятия танцами – постепенно всем нам стало ясно, что именно в танцах видит она смысл своей жизни. Ей хотелось одного – танцевать, танцевать, танцевать…
Мисси подняла глаза на Кэла и проговорила:
– Надеюсь,
– Эйва Адэр? – переспросил Кэл. – Я слышал о кинозвезде с таким именем…
– Сейчас я расскажу вам все по порядку. – Мисси отхлебнула глоток уже остывшего чая. – Все началось с одной случайной встречи, и я до сих пор не могу понять, была эта встреча во благо Азали или, напротив, окончательно погубила ее.
Мисси поведала Кэлу, что поначалу ничто не предвещало беды – все начиналось совершенно невинно. В пансион «Розмонт» приехал Дик Неверн – он весь светился от восторга. Еще бы, ведь в свои двадцать с небольшим лет он был в зените славы. За плечами у него была «Шехеразада» и еще три фильма, снятых на студии «Мэджик».
Лавры знаменитого кинорежиссера нисколько не испортили Дика – он остался все тем же веселым, бесшабашным очкариком; прекрасные актрисы сами бросались на него, но Неверн по-прежнему оставался застенчивым и скромным.
Дик не забыл, что лишь чудом избежал судьбы обычного оклахомского фермера. Он помнил, кто совершил это чудо, и буквально через каждое слово пел дифирамбы С. 3. Эбрамсу, давшему тот самый единственный шанс.
Эбрамс считался одной из самых загадочных фигур в Голливуде. Никто толком не знал этого человека; у него совсем не было друзей – только деловые знакомства, но к Дику он испытывал искренние симпатии. По нескольку раз в неделю Эбрамс приглашал Дика в свой особняк на Лексингтон-Роуд на просмотр новых фильмов. Иногда Дик оставался ужинать – С. 3. ел вместе со слугами, был со всеми одинаково ровен и вежлив, но никогда ничего не рассказывал о себе. Единственное, что Неверн знал наверняка– это что Эбрамс верующий иудей и всегда строго соблюдает субботу.
В тот день, когда Дик пришел к нам в гости, у Азали было особенно хорошее настроение – она только что вернулась домой из школы танцев. С радостью бросилась она к Дику. Неверн с удивлением посмотрел на Азали. В ту пору ей было уже четырнадцать, и она постепенно превращалась из очаровательного ребенка в прекрасную девушку. У нее была на редкость необычная внешность: огромные глаза цвета анютиных глазок, роскошные пепельные волосы, стройные длинные ноги. К тому же она обладала особой грацией, свойственной только танцовщицам.
Дик долго смотрел на нее, а потом, повернувшись ко мне, сказал:
– Знаете, Мисси, Азали создана для того, чтобы сниматься в кино. Поверьте мне на слово: ее полюбят и режиссеры, и зрители.
Я улыбнулась и покачала головой. По-моему, сказала я, в четырнадцать лет еще слишком рано думать о карьере киноактрисы, но Дик отвел меня в сторону и рассказал такое, от чего мне стало немного не по себе.
Он поведал мне, что Азали прогуливает занятия в колледже и обивает пороги киностудий – она просит дать ей любую роль, даже эпизодическую, хотя, конечно, начинает с того, что хочет исполнить роль балерины.
Нет ничего удивительного в том, что до сих пор ее никуда не брали: всем продюсерам было очевидно, что перед ними девочка-подросток, прибавляющая себе возраст. Дик считал, что нельзя пускать дело на самотек, учитывая впечатлительность и ранимость Азали.
– Если девочка действительно не может жить без кино, – сказал он, – почему бы не сделать пробы? Может быть, мне удастся дать ей маленькую роль в следующем фильме?
Он торжественно поклялся мне не спускать глаз с Азали, охранять ее от всяких соблазнов.