Достояние леди
Шрифт:
Лейла вспомнила тот далекий день в Стамбуле… Анне было тогда четырнадцать лет, Лейле – десять. Девочки сидели на террасе дворца Казанов и смотрели на огромный, багрово-красный диск солнца, медленно опускавшийся за горизонт… Вскоре над Стамбулом сгустились сумерки, взошла полная луна, воздух наполнился ароматом ночных цветов. Кроме Лейлы и Анны на террасе находились двое взрослых – Мисси и Тарик. Они были погружены в какие-то думы…
Лейла сидела на обитой синим шелком оттоманке у ног Тарика, Анна стояла, опершись на балюстраду, и смотрела на темную воду Босфора.
– Мисси, – произнесла она, оборачиваясь к пожилой женщине. – Пожалуйста, расскажи мне что-нибудь
Тарик внимательно посмотрел на Мисси, потом на Анну и сказал:
– Знаешь, Анна, о некоторых вещах лучше не вспоминать. Слишком уж это тяжело.
– Отчего же? – возразила Мисси. – Анна имеет полное право знать историю своей семьи. Да, в этой истории было немало трагических страниц, но тут уж ничего не поделаешь.
Мисси замолчала, собираясь с мыслями. Пауза казалась невыносимо долгой. Наконец она начала рассказывать:
– Когда я впервые увидела князя Михаила, я была еще совсем девочкой. Носила длинную косу, белое льняное платье, белые гольфики и кожаные ботинки на застежках. Я была совсем одна в этой незнакомой стране – ведь мой отец умер. Мне некуда было податься, и я решила воспользоваться приглашением князя Михаила. Когда я ехала в собственном вагоне Ивановых из Симферополя в Петербург, мне казалось, что я нахожусь во дворце на колесах – дорожная тряска совершенно не ощущалась. Я восхищалась роскошью вагона, не подозревая, какой восторг предстоит мне испытать при виде особняка – нет, правильнее будет сказать дворца Ивановых на набережной Мойки…
На вокзале меня встретил шофер в синей ливрее. Он усадил меня в автомобиль «Курмон» – в то время далеко не каждый русский князь мог позволить себе приобрести автомобиль – и повез на Мойку. Мы поднялись по широкой мраморной лестнице к массивным дубовым дверям.
Навстречу нам вышел высоченный швейцар в черкеске с газырями и услужливо распахнул двери. Я была поражена красотой интерьера: стройные коринфские колонны устремлялись ввысь, окна были задрапированы золотыми шелковыми портьерами. Пол выложен в шахматном порядке плитами черного и белого мрамора, пурпурная ковровая дорожка вела от самых дверей к широкой мраморной лестнице, на ступенях которой стоял высокий блондин с собакой на поводке…
– Виктор… – прошептала Анна. – Мама так часто рассказывала мне об этой собаке.
Мисси кивнула головой:
– Когда твоя мать была совсем маленькой, Виктор был ее лучшим… лучшим и единственным другом.
– А что было потом? – с нетерпением спросила Анна.
– Хотя одет этот человек был в поношенный твидовый пиджак, в нем сразу чувствовался аристократ. Такие люди с первого взгляда вызывают уважение. Он был атлетического сложения, прямые белокурые волосы спускались почти до самых плеч – в то время были в моде короткие стрижки, но князь Михаил мог позволить себе не раболепствовать перед модой. У твоего деда было удивительное лицо: проницательные серые глаза, широкие скулы, выдававшие, что в его жилах течет и азиатская кровь. Скажу тебе честно: это был самый красивый мужчина, которого мне доводилось встречать в жизни. – Мисси немного помолчала и прошептала. – Наши взгляды встретились, и я забыла, где нахожусь… Сердце мое забилось часто-часто, я испугалась, что упаду в обморок…
Анна и Лейла вздрогнули от неожиданности: они давно уже догадывались, что Мисси была влюблена в князя Михаила, но впервые она сама заговорила на эту тему. Конечно, в ее рассказе не прозвучали заветные слова «первая любовь», но разве смятение, охватившее юную англичанку при виде князя Михаила, не говорило именно об этом?
Ночь над Босфором
– Твой дед был одним из богатейших людей России, – продолжила Мисси. – Я уже рассказывала о вилле под Ялтой и особняке в Петербурге. Еще у него был прекрасный дворец в Царском Селе – совсем неподалеку от царского дворца – и старинный дом в Варышне. Это было родовое поместье князей Ивановых. Барский дом был полной противоположностью особняку на Мойке, в его архитектуре отсутствовал единый стиль. Судя по всему, несколько поколений владельцев Барышни вносили свой вклад в расширение старого дома. Основное здание обросло асимметричными пристройками, террасками, мезонинами; по бокам выросли флигеля и хозяйственные постройки. Один из предков князя Михаила изощрился и пристроил к дому просторный зал, увенчанный большим зеленым куполом – не иначе как прогулки по Дрездену навеяли ту архитектурную идею.
Разные части дома были покрашены в разные цвета, но, как ни странно, в этом сочетании ярких красок не было никакой аляповатости. Что касается интерьера, то в доме практически не было коридоров – почти все комнаты были проходные. Я любила бродить по этим анфиладам… Полы были сделаны из гладко оструганных и покрытых лаком вязовых досок. Дети – Алеша и твоя мать – любили, разогнавшись, скользить по ним. Летом высокие французские окна были всегда раскрыты нараспашку, и даже в самые жаркие дни в доме было свежо и прохладно. А зимой, когда северные ветры приносили в Варышню дыхание Ледовитого океана, в каждой комнате весело потрескивали изразцовые печи, и никакой холод не был страшен обитателям этого уютного дома.
В барском доме всегда было много гостей: тут были и родственники, и друзья, и знакомые… Многие родственники– дальние и близкие – поселились в Варышне навсегда. Действительно, здесь было так хорошо, так уютно. Они собирались по вечерам в гостиных—дамы в розовой, кавалеры в голубой – и подолгу сплетничали обо всем на свете. Я всегда удивлялась, откуда эти люди берут свежие новости – ведь они не бывали в городе по многу лет…
А какие там были слуги… Мне всегда казалось, что их было несколько десятков. Еще бы – для того, чтобы поддерживать порядок в таком большом доме (думаю, там было не менее ста комнат), нужно много народу. Всем заправлял Василий – мажордорм и камердинер. Он служил еще у деда князя Михаила. К тому времени, когда я поселилась в Варышне, Василий был уже совсем дряхлым стариком, но князь Михаил ни под каким видом не соглашался уволить его или отправить на покой. «Вся его сознательная жизнь связана с этим имением, – говорил князь. – Если я уволю его, старик не выдержит удара. Он умрет».
Мисси грустно вздохнула, погладила Анну по голове.
– На втором месте по авторитету шла няня. Она была ненамного моложе Василия. Няня считалась крупнейшей специалисткой по воспитанию детей, и никому – даже самой княгине Аннушке – не позволяла она спорить с ней или давать какие-либо советы. Она всегда ходила в белом платочке и белом фартуке, тогда как фартуки остальных служанок были синие. Няня старалась все делать сама. Помню, однажды у старушки так болели руки, что она не смогла мыть в ванночке детей. Пришлось уступить эту работу одной из молодых горничных. Няня стояла в уголке и с трудом сдерживала слезы. Каждый вечер перед сном Алеша и Ксюша усаживались ей на колени, и няня рассказывала им удивительные сказки… Дети любили няню больше всех на свете – конечно, после отца.