Довлатов — добрый мой приятель
Шрифт:
— Когда-то я прочел в старых книгах, — сказал царь, — что в государстве не быть гармонии, пока цари не станут музыкантами.
— Но кто же сможет учить царей музыке? — возразил музыкант. — Игре учатся в комнатах, запертых так плотно, что их называют консерваториями. А цари живут на виду у всех.
— Но ведь я повелитель пространства, — сказал царь. — Что же помешает мне основать консерваторию?
И царь поехал по свету искать музыканта, способного превратить его дворец в консерваторию. Однажды он увидел на пороге покинутого дома того же скрипача, но седого
— В чем твое горе, незнакомец? — спросил его царь. — Ведь ты посвятил себя музыке.
— Меня зовут Альберт Эйнштейн, — ответил скрипач. — Когда-то дни и ночи я играл Прекрасную Сонату и не знал печали. Но однажды мне пришла в голову несчастная мысль. Я захотел объединить пространство и время. Но, соединившись с пространством, время утратило прежнюю музыкальность и стало невоспроизводимым. Теперь уже невозможно отгородиться от пространства стенами консерватории. Адепты приходили ко мне, чтобы послушать Прекрасную Старую Сонату. Но я каждый раз играл им что-то совершенно новое. Неудивительно, что все ученики меня покинули — чему может научить тот, кто никогда не повторяется?
Довлатов кротко выслушал непонятную сказку. Похоже, что она его озадачила, но не тронула. Мы молча встали со скамейки и вышли из сада. Когда подошли к моему подъезду, было пять часов утра.
— Не уходите, — сказал Сережа. — Давайте вместе проведем остаток вечера. Я только должен сделать несколько звонков.
И он стал оглядываться в поисках телефона-автомата.
— Нет, нет, какие могут быть звонки? Уже утро.
— Когда я хочу разговаривать с друзьями, время суток не имеет значения, — сказал Довлатов, мрачнея. — Вы едете со мной или нет?
— Сегодня я никуда больше не еду, я иду спать.
— Вы серьезно?
— Абсолютно. Сегодняшний вечер кончился без остатка.
— Добрых снов! — Он развернулся и пошел прочь, огромный, как скала.
— Подождите, у вас есть клочок бумаги записать мой телефон?
— Ваш телефон? — Довлатов остановился и смерил меня тяжелым взглядом. — Зачем мне, скажите на милость, ваш телефон?
— И правда, зачем? — Я умудрилась рассмеяться и войти в подъезд с величественно поднятой головой.
Смотрите, какая цаца! Зачем мне ваш телефон! Конечно, красавец. Импозантен. Остер на язык. Блестящий рассказчик. Весь прямо соткан из литературы. Но самомнение! Но гонор! Ну, Довлатов, погоди! Если когда-нибудь тебя увижу, даже не поздороваюсь. Не замечу. Или не узнаю.
На утро я позвонила Ефимовым поблагодарить за вчерашний бал.
— Вечерок на редкость удался, Мариша, — пела я в трубку. — Еда была отменная, никто не напился, не поругался. Я замечательно провела время.
— Как тебе понравился Довлатов?
— Кто, кто?
— Людон, не притворяйся. Сережа позвонил нам чуть свет, рассказал, что вы до пяти утра гуляли, что он распушил павлиний хвост и тебя очаровал. Признался, что исчерпал все свои знания
— А что он еще говорил?
— Спрашивал про твою семью и обрадовался, что твою дочь зовут Катя, потому что его дочка тоже Катя. И еще сказал, что хотел приехать к нам с тобой доесть, допить и договорить, но ты отказалась. Жаловался на твой несговорчивый характер и попросил твой телефон. Я, конечно, дала… Надеюсь, ты не возражаешь?
На этом можно было бы и закончить главу о знакомстве с Довлатовым. Но много лет спустя я перечитала рассказ Довлатова «Хочу быть сильным», где Сергей описывает наше знакомство под несколько другим углом и со свойственным ему мастерством детали и сжатого стиля. Почему бы, подумала я, не предоставить Довлатову слово в моих мемуарах? В Сережином рассказе я фигурирую под именем Фриды Штейн:
Познакомили меня с развитой девицей Фридой Штейн.
— Вы из какого круга? — спросила она.
— Из четвертого, если вы подразумеваете круги ада.
— Браво! — сказала девушка.
Я тотчас же заказал шампанское.
— О чем мы будем говорить? — спросила Фрида. — О Джойсе? О Гитлере? О Пшибышевском? О черных терьерах? О структурной лингвистике? О неофрейдизме? О Диззи Гиллеспи? А может быть, о Ясперсе или о Кафке?
— О Кафке, — сказал я. И поведал ей историю, которая случилась недавно.
Прихожу я на работу. Останавливает меня коллега Барабанов.
— Вчера, — говорит, — перечитывал Кафку. А вы читали Кафку?
— К сожалению, нет, — говорю.
— Вы не читали Кафку?
— Признаться, не читал.
Целый день Барабанов косился на меня, а в обеденный перерыв заходит ко мне лаборантка Нинуля и спрашивает:
— Говорят, вы не читали Кафку. Это правда? Только откровенно. Все останется между нами.
— Не читал, — говорю.
Нинуля вздрогнула и пошла обедать с коллегой Барабановым.
Возвращаясь с работы, я повстречал геолога Тищенко. Тищенко был по обыкновению с некрасивой девушкой.
— В Ханты-Мансийске свободно продается Кафка, — издали закричал он.
— Чудесно, — сказал я и, не оглядываясь, поспешил дальше.
— В Ханты-Мансийск, — говорю. Через минуту я был дома. В коридоре на меня обрушился сосед-дошкольник Рома. Рома обнял меня за ногу и сказал:
— А мы с бабуленькой Кафку читали! Я закричал и бросился прочь. Однако Рома крепко держал меня за ногу.
— Тебе понравилось? — спросил я.
— Более или менее, — ответил Рома.
— Может, ты что-нибудь путаешь, старик?
Тогда дошкольник вынес большую рваную книгу и прочел:
РУССКИЕ НАРОДНЫЕ КАФКИ!
— Ты умный мальчик, — сказал я ему, — но чуточку шепелявый. Не подарить ли тебе ружье?
Так я и сделал…
— Браво! — сказала Фрида Штейн.
Я заказал еще шампанского.
— Я знаю, что вы пишите новеллы, — сказала Фрида. — Могу я их прочесть? Они у вас при себе?