Довлатов
Шрифт:
Людмила Кравец:
Туристы действительно однажды заносили Володю на Савкину горку, но было это вовсе не так, как описано в «Заповеднике». У нас был такой приработок — можно было взять сразу две группы (итого шестьдесят человек) и провести по Петровскому. Эта экскурсия получалась довольно тяжелой, так как предполагала долгую пешую прогулку. Я должна была дать Герасимову и Арьеву по такой сдвоенной группе, чтобы они водили туристов по Петровскому. Но экскурсоводы вместе с нашим фотографом Валерой Карповым основательно выпили. Андрюша, кажется, заснул или как-то незаметно ретировался, а Володя попробовал было героически отправиться к туристам, но застрял по дороге на мостике не будучи в состоянии сдвинуться с места. Я испугалась и не знала, что мне делать. По неопытности я решилась на отчаянный шаг: расстелила на земле плащ, подтолкнула на него Володю, а сама спряталась. В Заповеднике был человек, который в рупор объявлял туристам, куда и к какому
Владимир Герасимов:
Я сказал Довлатову: «У меня к тебе только одна претензия. Я в „Заповеднике“ все время появляюсь в сопровождении законченного подонка, некоего Стасика Потоцкого». — «Ну да. Это Передельский». — «Да, я понимаю, что это Передельский. Но, Сережа, дело в том, что я с Передельским в Пушкинских Горах ни разу не встречался. Он там работал, но его карьера экскурсовода закончилась до того, как началась моя. В городе я с ним действительно пару раз выпивал, но зарекся это делать, потому что было очень неприятно. Так что, Сережа, не навязывай мне своих собутыльников». — «Но это же художественный вымысел — совсем другое дело!»
Потоцкий украшал свои монологи фантастическими деталями. Разыгрывал в лицах сцену дуэли. Один раз даже упал на траву. Заканчивал экскурсию таинственным метафизическим измышлением:
«Наконец после долгой и мучительной болезни великий гражданин России скончался. А Дантес все еще жив, товарищи…»
То и дело он запивал, бросая работу. «Бомбил» по гривеннику на крыльце шалмана. Собирал пустые бутылки в кустах. Спал на треснувшей могильной плите Алексея Николаевича Вульфа.
Капитан милиции Шатько, встречая его, укоризненно говорил:
«Потоцкий, вы своим обликом нарушаете гармонию здешних мест…»
Затем Потоцкий выдумал новый трюк. Он бродил по монастырю. Подстерегал очередную группу возле могилы. Дожидался конца экскурсии. Отзывал старосту и шепотом говорил:
«Антр ну! Между нами! Соберите по тридцать копеек. Я укажу вам истинную могилу Пушкина, которую большевики скрывают от народа!»
Затем уводил группу в лес и показывал экскурсантам невзрачный холмик. Иногда какой-нибудь дотошный турист спрашивал:
— А зачем скрывают настоящую могилу?
— Зачем? — сардонически усмехался Потоцкий. — Вас интересует — зачем? Товарищи, гражданина интересует — зачем?
— Ах, да, я понимаю, понимаю, — лепетал турист…
Людмила Тихонова:
К повести Довлатова в Заповеднике отнеслись по-разному. Некоторые люди были смертельно обижены и оскорблены, другие — нет. Я, например, считаю эту повесть глубоко символической. Там не сказано, что имеется в виду именно наш заповедник. Может быть, этот образ символизирует всю нашу страну. Семену Степановичу Гейченко дали эту книгу почитать в КГБ. Рассказывали, что он отреагировал так: «Питался, питался, обосрал все и уехал». Он очень близко к сердцу принял довлатовскую повесть.
Виктор Никифоров:
Когда мне подарили повесть «Заповедник», я прочитал о нашем житье-бытье. Конечно, было много хорошего в Заповеднике, было много талантливых экскурсоводов и замечательных людей, а он для своей книги выбрал какие-то парадоксальные, негативные стороны нашей жизни. Но это тоже было — чего греха таить?
Валера Карпов очень обижался на то, что Сережа в «Заповеднике» показал его таким пьяницей. Конечно, Валера был замечательный человек и прекрасный фотограф: очень чуткий, одаренный, с тонким художественным вкусом. Но у него не все в жизни было гладко, и он действительно мог свою тоску изливать таким образом. В этом смысле они с Сережей хорошо понимали друг друга и действительно могли так, как в «Заповеднике» описано, время проводить. Тут нужно обязательно отметить, что ни у Валеры, ни у Сережи выпивка никогда не отражалась на работе. Ходили слухи о том, как много пьет Сергей. Тем не менее, я лично ни разу не видел его пьяным: на экскурсии он всегда появлялся в прекрасной форме.
Я
Он почти кричал:
— А я говорю — нет!.. Нет — говорю я зарвавшимся империалистическим хищникам! Нет — вторят мне труженики уральского целлюлозно-бумажного комбината… Нет в жизни счастья, дорогие радиослушатели! Это говорю вам я — единственный уцелевший панфиловец… И то же самое говорил Заратустра…
Окружающие начали прислушиваться. Впрочем, без особого интереса.
Парень возвысил голос:
— Чего уставились, жлобы?! Хотите лицезреть, как умирает гвардии рядовой Майкопского артиллерийского полка — виконт де Бражелон?! Извольте, я предоставлю вам этот шанс… Товарищ Раппопорт, введите арестованного!..
Окружающие реагировали спокойно. Хотя «жлобы» явно относилось к ним.
Кто-то из угла вяло произнес:
— Валера накушавши…
Валера живо откликнулся:
— Право на отдых гарантировано Конституцией…
Людмила Кравец:
Валера Карпов был фигурой выдающейся, его знали все, кто хоть немного жил в Заповеднике. Дело в том, что он сам работал на свой образ, он методично его создавал и поддерживал. Он, например, старался поворачиваться к девушкам в профиль, потому что так у него был, по его мнению, более впечатляющий вид. К тому же у Валеры, что он всегда подчеркивал, было обыкновение мыть голову шампанским. Естественно, он стал прототипом для одного из персонажей «Заповедника». Я бы очень удивилась, если бы Довлатов обошел его вниманием.
— Выпей, Тарасыч, — подвинул ему бутылку Марков, — выпей и не расстраивайся. Шесть рублей — не деньги…
— Не деньги? — вдруг рассердился гармонист. — Люди пашут, а ему — не деньги! Да я вот этими трудовыми руками шесть лет отбухал ни за что… Девяносто вторая без применения технических средств…
Марков в ответ задушевно пропел:
— Не плачь, девчонка! Пройдут дожди…
Через секунду их уже растаскивали двое леспромхозовских конюхов. Гармошка с чудовищным ревом обрушилась на пол.
Я хотел встать и не мог.
Затем из-под меня вылетела дюралевая табуретка. Падая, я оборвал тяжелую, коричневого цвета штору.
Встать не удавалось. Хотя Маркова, кажется, били. Я слышал его трагические вопли:
— Отпустите, псы! Финита ля комедия!..
Не то чтобы меня выбросили из ресторана. Я выполз сам, окутанный драпировочной тканью. Затем ударился лбом о косяк, и все померкло…
Владимир Герасимов:
В «Заповеднике» фигурирует еще один персонаж, у которого есть прототип. Я имею в виду майора КГБ Мальчонкова. Читателям хорошо известна сцена встречи героя Заповедника с этим человеком из органов. Один научный сотрудник Заповедника рассказывал мне, что он встретил Мальчонкова, и тот ему признался: «Я его никуда не вызывал, с ним ни разу не беседовал, но наблюдение за ним мы имели».
Надо сказать, в «Заповеднике» дальше всего от своего прототипа сам автор, герой, рассказчик. Это романтический человек, который не может вынести пошлость окружающей его действительности. Он не очень похож на реального Сергея Довлатова, по крайней мере, на того Довлатова, которого знал я.
Людмила Кравец:
В Заповеднике была очень свободная атмосфера. Мы себя чувствовали очень комфортно. Казалось, что за нами никто не наблюдает. У меня были предположения относительно того, кто мог быть там стукачом, но повода убедиться в этом, слава Богу, не представилось. Собираясь за вином своей компанией, мы говорили о чем угодно, совершенно не задумываясь о последствиях. Мы чувствовали себя в безопасности, может быть, благодаря С. С. Гейченко, который, как партийный человек, всегда был на хорошем счету у властей. Все знали местного кагэбэшника Мальчонкова, который, как известно, описан в «Заповеднике». Его называли жандармский ротмистр Мальчонков. Никто его не боялся, все с ним мирно здоровались. Если он и вел какой-то надзор, то никогда им не докучал.