Довлатов
Шрифт:
Механизм его вхождения в сознание очень широкой публики (его читают все), я думаю, именно таков: он воспринимается как обаятельный, веселый и добродушный собеседник. С ним приятно и страдать, и смеяться.
Александр Генис, писатель:
Довлатов всегда стремился именно к этому — обрести массового читателя. Он был искренне убежден, что пишет книги для всех, что только такие книги и стоит писать. Довлатов не доверял эзотерическому творчеству, морщился, встречая заумь, невнятицу, темное многословие в чужом тексте. Сам Сергей, жестоко высмеивая интеллектуальный снобизм, писал предельно просто.
Проза Довлатова действительно образец той массовой культуры, которую так часто презирают в России. Я бы сказал, что это самый достойный образец из всех, которыми
Уверен, что Сергея такой титул — автор массовой литературы — нисколько бы не покоробил. Он любил быть популярным, был им и будет.
( Генис А.На уровне простоты // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 466)
Лев Лосев, поэт:
Довлатов знал секрет, как писать интересно. То есть он не был авангардистом. После многих лет приглядывания к литературному авангарду я понял его главный секрет: авангардисты — это те, кто не умеет писать интересно. Чуя за собой этот недостаток и понимая, что никакими манифестами и теоретизированиями читателя, которому скучно, не заставишь поверить, что ему интересно, авангардисты прибегают к трюкам. Те, кто попроще, сдабривают свои сочинения эксгибиционизмом и прочими нарушениями налагаемых цивилизацией запретов. Рассчитывают на общечеловеческий интерес к непристойности. Те, кто поначитанней, посмышленее, натягивают собственную прозу на каркас древнего мифа или превращают фабулу в головоломку. Расчет тут на то, что читателя увлечет распознавание знакомого мифа в незнакомой одежке, разгадывание головоломки. И этот расчет часто оправдывается. Чужое и общедоступное, не свое, не созданное литературным трудом и талантом, подсовывается читателю в качестве подлинного творения. Это можно сравнить с тем, как если бы вас пригласили на выступление канатоходца, а циркач вместо того, чтобы крутить сальто на проволоке, разделся догола и предложил вам полюбоваться своими приватными частями. Или вместо того, чтобы ходить по проволоке, прошелся бы по половице, но при этом показывая картинки с изображениями знаменитых канатоходцев.
Со всем поверхностным мифотворчеством современной прозы Довлатов разделывается одной строчкой в «Соло на ундервуде»: «Две хулиганки — Сцилла Абрамовна и Харибда Моисеевна».
( Лев Лосев.Русский писатель Сергей Довлатов // Довлатов С.Собрание сочинений. В 3-х т. СПб., 1993. Т. 3. С. 366–367)
Валерий Попов, писатель:
И вот уже теперь я прохожу по Кузнечному и слышу, как один книжный жучок говорит другому:
— Слышал, у Сереги новая книжка вышла?!
Я с завистью вздрагиваю… «У Сереги»! Какая любовь!.. Фамилию уточнять не надо — все прекрасно знают, о ком речь.
Заканчивать это все надо весело, в его духе. Нет, тоталитарная система не погубила Довлатова.
Скорее, он ее погубил.
( Попов В.Кровь — единственные чернила // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 443)
Русский Нью-Йорк конца семидесятых — начала восьмидесятых напоминает русский Париж двадцатых годов. Это огромный центр русской культуры: здесь пишет Иосиф Бродский, танцует Михаил Барышников, ваяет Эрнст Неизвестный, дирижирует Кирилл Кондрашин.
К тому времени, как Сергей Довлатов решился на эмиграцию, многие его друзья и знакомые уже давно были за границей. В конце 1971 года выехал во Францию художник Михаил Шемякин, через полгода в Америку отправился Иосиф Бродский, в 1975 году уехали Владимир Марамзин и Константин Кузьминский, годом позже — Алексей Хвостенко и Лев Лосев. В 1977 году страну покинул Давид Яковлевич Дар.
Интеллектуальная элита Ленинграда рассыпалась и рассеивалась по всему свету. Советскому человеку, который приезжал в Америку, открывалось два совершенно разных жизненных пространства: собственно американское общество и обширный мир русской эмиграции. Ассимилироваться и органично войти в большую американскую жизнь для советских людей, которые практически не знали английского, было невероятно сложно. И труднее всего было, разумеется, писателям и журналистам, ведь их ремесло требовало идеального владения языком. Самый очевидный выход —
Однако эмигрантские журналы и издательства, как правило, не имели возможности выплачивать авторам гонорары, на которые можно было бы жить. Более того, в Америке, в отличие от Советского Союза, даже те писатели, чьи книги выходят солидными тиражами, не могли ограничиваться одними литературными заработками. Сергей Довлатов убедился в этом на личном опыте. С помощью Иосифа Бродского ему удалось найти хорошую переводчицу на английский, и его рассказы принял к публикации самый престижный американский журнал «Нью-Йоркер», который до того из русских эмигрантов печатал только Набокова. О значении этого события в жизни Сергея Довлатова можно судить по письму, которое ему послал после публикации писатель Курт Воннегут: «Дорогой Сергей Довлатов! Я тоже люблю Вас, но Вы разбили мне сердце. Я родился в этой стране, бесстрашно служил ей во время войны, но так и не сумел продать ни одного рассказа в „Нью-Йоркер“. А теперь приезжаете Вы, и — бах! — Ваш рассказ сразу печатают. Что-то странное творится, доложу я Вам». Журнал «Нью-Йоркер» (New Yorker) был основан газетчиком Гарольдом Россом в 1925 году и быстро приобрел славу самого остроумного и изящного журнала в стране. «Нью-Йоркер» был с самого начала ориентирован на прозу, отличающуюся тонким юмором и отточенным стилем. Здесь публиковались Э. Хемингуэй, Ф. С. Фитцджеральд, Дж. Апдайк, И. Шоу, Дж. Д. Сэлинджер. То, что Сергей Довлатов, опубликовавший в «Нью-Йоркере» десять рассказов, оказался в одном ряду с этими авторами, не должно показаться слишком удивительным: его проза идеально вписывалась в художественный облик журнала. Эти публикации способствовали тому, что Довлатов приобрел в Америке известность. Его книги на английском языке выходят одна за другой.
Сергею Довлатову предстояло, однако, найти работу. По примеру многих коллег, основавших за границей русскоязычные издания, Довлатов вместе со своими знакомыми, тоже приехавшими из Союза, создает газету «Новый американец», предназначенную для русских эмигрантов в Америке. У Довлатова-журналиста наконец появляется возможность делать издание по своему вкусу. Но несмотря на то, что «Новый американец» в рекордные сроки приобрел популярность, он просуществовал недолго. Тому причиной — жесткая конкуренция со старейшей газетой «Новое русское слово» во главе с Андреем Седых, отсутствие значительной материальной базы и, главное, неумение вести бизнес в соответствии с законами американского рынка.
Оставалась поденщина на радиостанции «Свобода», где в разное время работали, а некоторые работают до сих пор, многие русскоязычные литераторы: Иван Елагин, Борис Парамонов, Петр Вайль, Александр Генис. С момента своего основания в 1953 году «Свобода» (первое название — «Освобождение») не только рассказывала о событиях, не освещавшихся в официальных СМИ, но и предоставляла трибуну опальным нонконформистам, тем, кому не было места в советской печати.
Американская жизнь Сергея Довлатова внешне складывается очень успешно. Ему остается дождаться признания на родине — подлинной славы, о которой он так и не успеет узнать.
Глава 8
1978–1990
Действующие лица:
Валерий Георгиевич Попов, писатель
Елена Давидовна Довлатова, вдова Сергея Довлатова
Елена Константиновна Клепикова, писатель
Нина Николаевна Аловерт, фотограф, журналист
Александр Александрович Генис, писатель
Владимир Исаакович Соловьев, писатель
Петр Львович Вайль, писатель
Марк Ильич Серман, кинооператор
Лев Лосев, поэт
Людмила Яковлевна Штерн, писатель